Николай Лейкин: Просветитель

— Надоѣло у насъ въ глуши? Я такъ и зналъ! Я этого ожидалъ. Конечно, это твоя родина, но я дивлюсь, какъ ты и такъ-то прожилъ у насъ двѣ недѣли. Ужъ кто, братъ, петербургско-кабацкаго воздуха наглотался, тому осенью и зимой въ захолустныхъ деревняхъ дѣлать нечего. Прямо тоска. Поѣзжай… И чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Ты тамъ опять примиришься со своимъ бариномъ-учителемъ и оживешь въ шато-кабацкомъ воздухѣ, среди накрашенныхъ фринъ.

Самоплясовъ потупился и ковырялъ вилкой жареную рыбу,

— Ну, Гордѣй Игнатьичъ, вы ужъ это того… и даже слишкомъ. Зачѣмъ такъ конфузить меня передъ вашей сестрицей? Не такой-же ужъ я, въ самомъ дѣлѣ.. У меня въ Петербургѣ дѣла… извозчичій дворъ. Сколько лошадей! Сколько закладокъ! Нельзя бросать безъ надзора, а то живо на лѣвую ногу обдѣлаютъ. Да я думаю, ужъ и обдѣлали изрядно.

Самоплясовъ сидѣлъ у доктора недолго. Отправляясь домой, онъ сталъ дарить доктору ружье на память, но докторъ не бралъ, отказываясь отъ подарка, и Самоплясову стоило большихъ трудовъ навязать ему ружье.

— За лѣченіе моего мажордома Колодкина это вамъ. Ужъ вы пожалуйста его не оставьте, — просилъ Самоплясовъ. — Приглядите за нимъ, какъ отецъ, и какъ только онъ выздоровѣетъ, отправьте его въ Петербургъ. Вотъ деньги ему на дорогу, на чай, на сахаръ, на табакъ, пока онъ боленъ будетъ — ну, и туда-сюда. Да чтобъ не пропилъ онъ деньги въ дорогѣ. Лучше ему билетъ третьяго класса купить на желѣзной дорогѣ и дать разной ѣды на дорогу. А денегъ не давать. Боюсь я за него. Невѣроятный онъ ужъ человѣкъ-то очень…

— Это могу сдѣлать, — согласился докторъ.

Самоплясовъ далъ доктору нѣсколько золотыхъ. Они распрощались, поцѣловавшись, и Самоплясовъ поѣхалъ къ себѣ въ Антропово.

*

На другой день подъ, вечеръ Самоплясовъ уѣзжалъ въ Петербургъ. Тетка Соломонида Сергѣевна все-таки огласила по селу объ его отъѣздѣ. Проводить его пришли отецъ Іовъ, писарь, учитель и фельдшеръ. Дѣло не обошлось безъ трапезы, при чемъ изрядно было выпито. Отецъ Іовъ раза два начиналъ разговоръ о позлащеніи церковныхъ главъ, но Самоплясовъ очень ловко умѣлъ отмалчиваться и перемѣнялъ разговоръ. Тетка, подавая на столъ кушанье, заливалась горючими слезами по поводу отъѣзда племянника. Она и сама успѣла хватить добрую толику хмельного.

Съ Самоплясовымъ поѣхали на станцію желѣзной дороги двѣ подводы: на одной онъ ѣхалъ самъ съ учителемъ, а на другой везли его вещи, тогда какъ въ Антропово онъ пріѣхалъ на четырехъ подводахъ. Когда онъ садился въ сани, чтобы ѣхать на желѣзную дорогу, у крыльца столпились его дальніе родственники или называющіе себя родственниками. Всѣ прощались и просили чего-нибудь. Двоюродная тетка его Авдотья Алексѣевна Закорузлова просила на корову, Семенъ Яковлевъ, черный мужикъ въ армякѣ, просилъ на поправку избы, рыжій Клементій Сидоровъ въ рваномъ полушубкѣ — на лошадь. Просили и такъ просто на сиротство. Самоплясовъ наскоро сунулъ направо и налѣво пять-шесть пятирублевыхъ золотыхъ и уѣхалъ.

Провожалъ его на станцію только учитель.

1905