Анатолий Рогов - Выбор

Дело в том, что подавляющее большинство собранных здесь девиц были страшно скованны, напряжены, напуганы тем, что им предстояло, и хоть каждая мало верила, что повезет именно ей, но в глубине души все же хоть чуть-чуть, но надеялась: а вдруг!.. бывают же чудеса на свете... Некоторые непрерывно шевелили скованными губами - молились... Соломония же в такие чудеса не верила, ни на что не надеялась - ни единой такой мысли не мелькнуло! - и потому, наверное, одна-разъединственная была совсем не скована, одна ходила совершенно свободно меж всеми, сияюще восхищенная другими и, радуясь сама, очень радовала и ободряла остальных, хотя выглядела куда как краше многих и многих.

В ней была та дородность, когда всего вдосталь, но в самый-самый раз, и все необыкновенно красиво: точеное овальное лицо, точеная шея, плечи, руки, грудь, осанка. Двигалась, несмотря на дородность, легко и плавно. Волосы имела светло-русые, поблескивающие. Кожу нежнейшую. А глаза крупные, ореховые, ярко сияющие, какие бывают только у веселых и счастливых людей и на какие обычно все обращают внимание.

Затем им велели стать в ряды, коих получилось четыре, и с десяток иных, чем в избе, бояр, боярынь, один священник и еще какие-то лица медленно шли вдоль этих рядов и тоже каждую внимательно, а то и въедливо разглядывали, заставляли поворачиваться, иных что-то спрашивали, и, сразу переговариваясь или только переглядываясь, решали и объявляли: приходить девке на сей двор и завтра или не приходить. И отпускали.

В некоторых окнах палат и теремов тоже виднелись фигуры, разглядывающие их.

И на Красном крыльце по-прежнему стояли разглядывающие и живо, видно, их обсуждавшие.

Обочь всего двора стояли.

"Почему его самого-то нет? - подумала Соломония. - Всю Русь взбудоражил, всю Москву, ему выбирают невесту, а его нет... Смех!"

Засмеялась и сказала об этом Марии и соседкам, но те лишь напряженно поулыбались, а одна убежденно прошептала, что он наверняка скрытно давным-давно глядит на них из какого-нибудь потаенного оконца и сам, конечно же сам, выбирает.

Так что поосторожней, поосторожней!

Коли сам, зачем стольких согнали? Нравятся же ему какие-то - из них бы и выбирал... Не-ет, тут что-то задумано еще...

- Что? Что?

- Если б я знала... Но чую, чую! - улыбалась она.

- Да ну тебя! Тише! Подходят!

Ей с Марией велели прийти и завтра, а шептавшую юную княгиню отпустили насовсем, и она ушла сникшая, чуть не плача.

Теперь их было вполовину меньше, чем накануне. Сначала разрешили просто погулять по двору, а потом позвали в недавно построенную величественную, дивно изукрашенную каменную палату, называемую Грановитой. И они поднялись там по широкой, белокаменной, прохладной, еще пахнущей известью и красками лестнице на второе жилье сначала в большие, дивно изукрашенные сени, а из них и в саму палату, огромней и прекрасней которой никто из них никогда не видывал, и потому все они изумленно притихли и поначалу лишь озирались, почти не двигаясь. Огромные своды палаты опирались в центре на невиданной толщины столб, все стены были расписаны яркими цветами и узорами, и возле них тянулись сплошные лавки в красном бархате. А оконницы многочисленных окон были убраны зеленым сукном. Света полно. А возле столба на невысоком помосте в золотой парче стоял очень большой причудливый золоченый стул государя.

Кто-то громко пробасил, что в этой палате государь принимает иноземных гостей и вселенских патриархов.

Здесь тоже держалась приятная, освежающая, пахучая прохлада новостройки, дорогих новых тканей, недавних курений тонкими восточными благовониями.

Все они, и Соломония, конечно, тоже, решили, что именно здесь молодой государь и будет наконец выбирать себе невесту и что он вот-вот появится и сядет на этот золоченый стул. Все напряженно ждали этого. Ждали- ждали, почти не разговаривая, лишь вопросительно, напряженно переглядываясь и даже не обращая внимания на спокойно рассевшихся на красных лавках и беседовавших между собой государевых людей. А он все не появлялся и не появлялся. И тот же час опять сказали им, что они могут чувствовать себя как дома, поглядеть эту чудо-палату, посидеть, отдыхая в сей благодати от надоевшей жары.

И тогда она и, наверное, многие поняли, что он так и не появится и что, наверное, действительно откуда-то давным-давно, может быть даже все время, разглядывает их, выбирает. Но откуда? Они украдкой внимательно посматривали в углы, на стены, шептались об этом между собой, но ничего, никаких хитрых глазков, дыр, окошек не обнаруживали. Вскоре она даже спиной, щеками и руками чувствовала вроде бы какой-то слабый-слабый холодок-касание, чувствовала, что это взгляд какой-то ее касается. Чей? Играть даже с ним стала: садилась на лавку за спины стоявших - и все исчезало. А была в серединке или двигалась - чуяла и веселилась. И сказала об этом Марии и еще двум девицам, а те опять лишь отмахнулись, усталые и раздраженные нелепым, непонятным ожиданием неизвестно чего, ибо отбиравшие прежде просто тоже ходили меж ними, разговаривали или сидели. В общем, толклись-толклись, а ничего так и не было. К ней, правда, подошел какой-то вроде дьяка, тихонько спросил, чья она, как зовут, и велел завтра быть у Красного крыльца и назвать себя - и все. А чтобы к другим подходили, не видела. И Марии никто ничего не говорил. Часа, наверное, полтора или два так толклись, пока отпустили.