Владимир Романовский - Муза Парижа

Проверив затвор пистолета, он сунул его себе во внутренний карман и пошел к лифту. В номер он попал легко, в Гранд Отеле были все концерваторы, и компьютерные замки здесь еще не привились. Обычная отмычка, и вся работа заняла семь секунд.

Он сразу пошел в ванную, осмотрел окно на случай побега через крышу и, не принимая душа, вернулся в гостиную. О'Хара был с женой и сыном, на чей счет распоряжений не было. Их надо быдет связать, чтобы не делали лишних движений. Но они могли вернуться в компании с кем-то еще. Значит, нужно будет ждать. В спальне.

""""

Появилось желание выпить кофе. На Сан-Мишель уже открывались кафе. Мрачный официант, некрасиво ругаясь с менеджером, протирал грязной тряпкой грязный столик. Из-за безлюдности и дымки, его голос был хорошо слышен с моста.

Мод посмотрела налево, на Нотр-Дам. Его опять чинили. Сплошные леса. Нет, прыгать нужно с другой стороны. Метров сорок до воды. Сразу оглушает. И все.

Она перешла на другую сторону моста. Сняла зачем-то туфли. Села на парапет, закурила.

Седеющий и лысеющий блондин лет сорока пяти прошел мимо. Она не собиралась на него смотреть. Какие-то стихи.... И взгляд серовато-сонный, как небо над Аризоной....

Он прошел мимо и вдруг остановился. Он явно не спал всю ночь. Шатался по городу. Мод всегда раздражали такие люди. Ничего-то им не нужно, не скучно им наедине с самими собой. Ебаная самонадеянность и самовлюбленность. И с женщинами они сходятся - как одолжение делают, не от одиночества, а по любви, видите ли.

Он был высокого роста и очень крепко сбит, и обнаженные кисти рук с белесыми кольцами волос были как лопаты. Фермер, но не местный. Нос курносый, глаза водянисто-голубые. Что-то не то. А! Джинсы. Потертые и промасленные даже. И кроссовки. Грязные. Майка. Брюшко. Запах одеколона или деодоранта.

- Чего это вы тут сидите? - спросил он.

....Он и в самом деле пробродил остаток ночи. До этого было много всякого разного - он был сильно и красиво пьян, и начало помнилось импрессионисткими бликами, сгустками цвета и света. Какой-то бар, или ресторан, чего-то там такое ели, потом он долго и артистично, хоть и не без элемента отчужденной грубости, удовлетворял тайные и явные страсти какой-то дуры средиземноморского происхождения, со слоем жира вокруг талии и щербатой, но не без шарма, после чего, через час, примерно, он дрался с какими-то безнадежно и гордо застрявшими в предыдущей фазе эволюции типами в Марэ и, прошатавшись до рассвета, он вдруг резко, почти скачком, протрезвел и, зайдя в какой-то полу-легальный и беззаконно поздно открытый бар, глянул в двуфранковом сортире в зеркало. На скуле был синяк, и щека наверняка опухнет, что придаст левой половине лица подобие аристократической одутловатости. Под правую щеку продется что-то подкладывать для симметрии. Он поссал, ощущая рукой липкость члена, вышел. Умывальник, как здесь водится, был вне сортира рядышком, под уютной желтоватой ламполй в стиле Бель-Эпок. Он еще раз расстегнул ширинку и кое-как помыл член. Все-таки засекли, подумал он, косясь на пожирающего его глазами метродотеля, стоящего неподалеку в надменной позе, как Наполеон, с рукой чего-то такое там ищущей за пазухой, не то блох, не то портсигар. А вот не буду ничего заказывать! И хотел вроде бы, а вот не буду и все.

Он заметил Мод, сидящую на парапете, задним числом, остановился, вгляделся.

- Чего это вы тут сидите? - спросил он.

- Поезда жду, - сказала Мод мрачно.

Он нагнулся и поднял один из пары туфель. Туфель почти полностью уместился на ладони.

- Ага, - сказал он. - А вы сегодня еще не писали? Надо пописать. Это всегда приносит облегчение.

Ее уже раздражал его акцент - какого то германского происхождения, решила она, англэ или альмань - и еще то раздражало, что он был прав. Ей действительно хотелось писать.

- А на хуй вам не пойти ли? - осведомилась она светским тоном.

Он задумчиво повертел в руках туфель.

- Да вы бы слезли с парапета, - сказал. - Сыро. Простудитесь.

- Да вам-то что?

- Да так просто. Дайте-ка мне вашу руку.

Она посмотрела на него затравленно. Спрыгнула с парапета. Было больно, ноги затекли. Она взяла у него туфель и надела. На ногу. Потом поняла, что не та нога. Сняла. Переодела. Он не хихикал и даже не улыбался.

У меня есть еще по крайней мере полчаса, подумала она. Сегодня суббота, и народу еще долго не будет. А вот и второй туфель. Надеть его или сначала дать ему по роже каблуком?

- Вы за мной не ходите, - сказала она, когда они перешли мост и улицу. И пошла в кафе.