Александр Ромашкин - Мемуары

Через семь дней лихорадочных сборов наступила знаменательная ночь перед полетом. Палыч запретил мне спать: он сильно волновался, что я просплю.

Как сейчас помню, мы собрались вчетвером в байконурской квартире Палыча:

он, я и мои дублеры Гагарин и Титов. Здесь надо заметить, что с самого начала этих двух парней на самом высоком уровне отодвинули на второй план по той причине, что у них не очень подходили фамилии. "Гагарин" в ушах цековских спецов по идеологии звучало по-дворянски, а "Титов" слишком избито. Вместе с тем, имя "Ромашкин" как нельзя лучше подходило для всенародного героя. Тут вам и романтика коммунистического строительства, и бескрайние ромашковые поля среднерусской возвышенности.

Короче, утверждение в ЦК я прошел без проблем. Но вернусь к памятной ночи. Врачи запрещали космонавтам пить крепкие напитки, поэтому мы втроем пробавлялись светлым "Жигулевским", в то время как Палыч глушил свой "огненный чай". "Кто до утра не сломается, тот и полетит", - пошутил он в самом начале нашей посиделки. К трем часам ночи Гагарин с Титовым были в отрубях: они понимали, что им все равно ничего не светит, и с горя наклюкались. Я держался молодцом: после четырнадцати бутылок ни в одном глазу.

Наконец, в четыре утра выпили "напосошок", и Палыч собственноручно надел на меня скафандр, который до того лежал под столом (тогда еще все было по-простому, без церемоний). Под окном ждал автобус. До стартовой площадки нужно было трястись по разбитой тягачами дороге около часа, и уже в начале пути я понял, что не доеду - пиво со страшной силой "давило на клапан". "Стой, - попросил я шофера, - отлить надо!" Я вышел и оросил правое заднее колесо. С тех пор это стало доброй традицией: по дороге на площадку поливать автобус. Чтобы повезло. Даже Терешкова с Савицкой (и совсем недавно - американская астронавтка, забыл как зовут) омыли покрышки ритуальными струйками. На выходе из автобуса меня подхватили под руки два крепких парня из техобслуги, благополучно погрузили в кабину и пристегнули ремнями к креслу. Потом еще час ничего не происходило, лишь в наушниках слышались какие-то взволнованные крики и ругань Палыча.

Меня уже начало клонить в сон, когда под сидением что-то загудело, зарычало и загрохотало, вокруг все задрожало, стены дернулись, и меня вжало в кресло. "Поехали," - догадался я. Наконец, можно было спокойно поспать. Проснулся я от сильнейшего удара - и тут же опять отключился, потеряв сознание от боли. Очнулся - вокруг люди в белом. Сначала подумал, архангелы, но оказалось, врачи. Перед глазами увидел подвешенные к специальным перекладинам руки и ноги в гипсе. В первый момент подумал "чьи?", но тут же сообразил, что мои. Не зря предупреждал меня Палыч о том, что люди отличаются от собак: парашют-то был рассчитан на годовалых щенков, а не на такую упитанную тушу, как я! Вроде, все предусмотрели конструкторы, а человеческий фактор не учли. Вот меня и тряхануло в "коробчонке" об землю, руки-ноги переломало. А какой, скажите на милость, герой на костылях?! Это ведь не герой, а смех один.

Поэтому было решено объявить на весь мир, что слетал Гагарин. Его и наградили Звездой Героя, а меня строго засекретили, как неудачный образец космической программы. И пока Юрик разъезжал по всему свету, одаривая лучезарными зубастыми улыбками прогрессивные народы Азии, Африки и Латинской Америки, я глотал кровавые сопли от обиды (у меня в довершение ко всему был разбит нос).

Модуль, в котором я спустился на Землю Лишь через год меня выписали из госпиталя, взяв подписку о неразглашении сведений о том, где и при каких обстоятельствах я получил увечия.

Правда, мне определили первую группу инвалидности и назначили персональную пенсию в размере 70 рублей (по тем временам несказанно много), но на душе у меня от этого было не легче. Я жаждал справедливости и стал жаловаться самому Хрущеву, наивно полагая, что он не в курсе, кто на самом деле летал в космос. После первой же жалобы за мной приехала карета скорой спец-помощи и увезла меня в Белые Столбы.

Так закончилась моя космическая одиссея.

Все, что было не со мной, помню... (глава одиннадцатая, в которой я

кропотливо восстанавливаю свою память по обрывочным дневниковым

записям) Невероятно, но факт: 35 (тридцать пять!) лет, с 1962 по 1996 год, я пробыл в активно-сомнамбулическом состоянии, "благодаря" советской психиатрии превратившись в ходячего робота, энергичного зомби. По-просту говоря, меня залечили до потери памяти. Показателен мой случай не только "успехами" кодирования психики, но и тем, что, находясь в бессознательном состоянии, я занимал высокие государственные посты.