Дина Рубина - Чужие подъезды

- Я же просила не приставать!

В редакцию он пришел раньше всех, чего прежде не бывало. Походил по комнате, в которой стояли четыре стола - его у стены, уютный, с черной настольной лампой.

Ощущение вздрагивающей в горле тоски не проходило, хотелось громко выть, как выла бабаня на похоронах своей сестры, бабнюры, хотелось, наконец, разбить что-то, ну, хотя бы схватить настольную лампу за лебединую шею и швырнуть в окно. Новая вчерашняя Наташа в нем не потускнела, а наоборот, разгоралась все ярче и больней. За ее статной спиной архангеловыми крылами вздымались листы ватмана с чертежами особой важности. Подобно рафаэлевой мадонне, на руках она несла защищенную кандидатскую, а где-то внизу, на пышных ватных облаках, бегали двое пацанов - один маленький и смутный, другой постарше, лет восьми, в красной курточке.

Илья не заметил, как задремал, сидя за столом, свесив голову на руки. Разбудила его невинное дитя практиканточка Леночка, которая не заходила обычно в двери, а брала их штурмом, начиная разбег со двора.

- Илю-у-ушка!! - закричало невинное дитя, влетев в комнату, и наткнувшись на спящего Илью. - Ты что, ночевал здесь?! Ты что, заболел? Ты что - пьяный?!

Илья вздрогнул, отодрал от стола пудовую голову и бессмысленно уставился на Леночку, пытаясь понять, где он, откуда здесь взялся и кто это кричит перед ним, округлив в ужасе веселые нарисованные глазенки. И вдруг все вспомнил - вчерашний день, и бессонную ночь, и Наташу с мальчиком; тихо вздрагивающая в горле тоска тяжелой волной ударила ему в грудь, и он сухо и напряженно сказал, глядя мимо практиканточки:

- Послушайте, Лена, а ведь я, между прочим, на пятнадцать лет старше вас. Извольте говорить мне "вы", нравится вам это или не нравится, - и, не глядя на остолбеневшую Леночку, вышел из комнаты, потирая ладонями помятое лицо. Сегодня он казался себе очень постаревшим, а проходя мимо облупленного трюмо в вестибюле, подумал: "У меня лицо... поношенное... Сильно поношенное..."

Он не знал, куда деть себя до конца дня, а потом, куда деть себя до утра, и опять до конца дня, и до конца жизни.

Он перешел через дорогу и, зайдя в кафе-забегаловку, заказал две рюмки коньяка, но пить раздумал и вышел.

"Девочку зачем-то обидел... - подумал он. - Девочка тебе виновата, шеф, тоже мне..."

До часу дня он еще два раза забегал в это кафе с намерением крепко выпить, но... не мог, не получалось, мутило от одного вида рюмки.

В три часа он сел в трамвай и поехал к Егору на работу. Всю дорогу, пока ехал, Илья твердо знал, о чем будет говорить с другом, но когда вошел в новое высотное здание редакций и нажал на кнопку вызова лифта и вдруг спросил себя - что, собственно, ему здесь нужно, то не мог ответить. Три стенки лифта были зеркальными, и чтобы не видеть троекратной отвратительной морды, Илья уткнулся лицом в дверь. Он вышел на пятнадцатом этаже и вяло побрел по коридору, отыскивая комнату восемьсот восемьдесят девятую.

- Кто пришел! - воскликнул добродушный близорукий Егор, вынимая трубку изо рта, но, подойдя поближе, он изменился в лице и спросил: - Ты что, старик?

Илья не ответил, плюхнулся на стул Егора и, взяв со стола несколько напечатанных на машинке страниц, стал внимательно читать.

- Что-нибудь случилось? - озадаченно глядя на него, спросил Егор.

Илья молча продолжал читать. Потом бросил листки на стол и исподлобья глянул на друга.

- Слушай, Гошка... - медленно и тихо сказал он. - Ну, вот убеди меня, что мы всю жизнь серьезным делом занимаемся. Ну, убеди. Вот я пришел...

- Здравствуйте, - сказал Егор. - Где ты так набрался?

- Я совершенно трезв. Повторяю, вот я пришел, убеди меня, что все это вот эти листки, вот эта рецензия знакомого мне болвана на спектакль ТЮЗа, этот фельетон, - что все это - серьезное и нужное дело. Вот мы с тобой, два мужика...

- Слушай, у меня дел по горло...

- ...два мужика, и у каждого по одной жизни, не по две... Ты хоть сыновей родил, может, они за тебя расплатятся.

- А за меня платить нечего. Я никому не должен.

- Не должен?

- Нет... Илька, иди домой, проспись. Вечером я забегу к тебе, поговорим. У тебя на такси есть? Дать?

- Да я трезв, Егор, вот! - он приподнялся и шумно выдохнул в лицо другу. Они помолчали.

- Ты зачем пришел? - тихо и внятно спросил Егор, присаживаясь на край стола.

- Не знаю... Жизнь уходит... Опять помолчали.

- Что произошло-то у тебя? Чего ты приперся среди дня? Почему не на работе?

- На работе? - усмехнулся Илья. - А что ты работой называешь? Вылавливание в "300 полезных советов" способа выведения моли, с тем чтобы задать себе вопрос за подписью какого-нибудь гражданина Фишбейна и в том же столбце ответить ему, то бишь себе? Это - работа?.. Ну я - ладно, меня принудработой надо лечить, а вот фельетон, например, о чем он? Кто-то проворовался, его клеймят? Ну, скажи, - воровства меньше станет после фельетона этого? Все мы - армия газетных крыс - несостоятельный, бесполезный народ. Мы же ни на что не способны, импотенты чертовы! Обо всем судим, все рецензируем, а сами что умеем? Материальных ценностей создавать нас не научили, для духовных таланта нет, болтаемся между этими двумя полюсами, как дерьмо в проруби, но какая иллюзия кипучей деятельности! - Илья уже не сдерживался, он почти кричал. - Шел я сейчас по коридору - мать твою! очкастенькие девочки с карандашиками туда-сюда снуют, мальчики бородатенькие с гранками бегают, а в гранках-то какой-нибудь "концерт для тружеников села", информашка никому не нужная. Дело!.. Кто здесь, на этих двадцати этажах, дело делает? Может, ты, Гошка?