Дина Рубина - Чужие подъезды

- Как жизнь? - спросил он с судорожной улыбкой, ничего больше не пришло в голову.

- Потихоньку, - сказала она. - А ты все в мальчиках ходишь?

- Ага, мне нравится, - прищурившись, ответил он. Не от досады ответил, так, в силу характера.

Рядом вертелся какой-то мальчик в красной курточке.

- Граждане, даем только участникам! - крикнула в толпу продавщица. Неучастники, не становитесь!

- Мы неучастники, - усмехнулся Илья, - вьйдем, что ли? - Они стали пробираться к выходу, и все время мальчик в красной курточке путался под ногами.

На улице моросило, тротуар мерцал щедрыми лужами. И вверху, в грязных отрепьях туч, неторопливо плыли опрокинутые лужи немощно голубого неба. Эти небесные лужи перемещались, меняли очертания, толпились, расползались... Вообще, вверху было неблагополучно.

Илья с Наташей остановились под навесом на автобусной остановке. На мокрую скамейку нельзя было сесть. Вообще все вокруг было не приспособлено для неожиданных встреч. Наташа молча смотрела на Илью, к властно-страдальческому выражению ее губ прибавилось вопросительное выражение глаз. Она глядела, словно хотела дознаться, зачем Илья встретился ей снова. Назойливый мальчик в красной курточке почему-то не отставал от них.

- Мальчик, - сказал Илья, - иди домой, что ты здесь вертишься?

- Это мой, - тихо улыбаясь, сказала Наташа. - Это старший, а есть еще младший, четыре года.

- Молодец! - сказал Илья непонятно кому - то ли мальчику, то ли самой Наташе. Впрочем, он и сам не понимал сейчас, что и зачем говорит. Он неотрывно смотрел на нее.

- Ты все там же? - спросила она. - Я Егора на днях встретила, он рассказывал.

- Да! - оживленно подтвердил Илья. - Я верен своей рубрике "О том, о сем". И если ты солишь огурцы по газетному рецепту, то знай, что...

- Я не солю, - мягко улыбнувшись, перебила его Наташа, - на огурцы времени не хватает. От чертежей голова пухнет.

- А у меня не пухнет! - вызывающе весело сказал он. - Ты же знаешь, я к своей голове отношусь с нежностью.

Она вдруг без улыбки взглянула на него.

- Да, знаю, - и взяла сына за руку. - Ну, прощай. Всего тебе...

- Подожди! - воскликнул он, почему-то испугавшись, что Наташа уходит, но, увидев ее вопросительыный взгляд, осекся:

- Я... хотел... Давай, что ли, провожу.

- А мы рядом, вон, в третьем подъезде. - Наташа кивнула в сторону дома. - Маме и бабане привет, - и отойдя уже на несколько шагов, негромко сказала мальчику: - Надень капюшон, Илюша...

- Что?! - тихо спросил самого себя Илья, глядя им вслед, хотя почти сразу понял, что это имя ее сына. Они вошли в подъезд, а Илья опустился на мокрую скамейку и долго сидел так, не ощущая тяжелой намокшей куртки на себе, мелких злых дождинок, бегущих по лицу. Сидел, безучастно глядя на останавливающиеся автобусы, словно именем обыкновенного мальчика в обыкновенной красной курточке можно было ударить так больно взрослого человека.

Бабаня и Валя шили из голубого ситчика наволочки на подушки. Телевизор изображал Софию Ротару, поэтому, как вошел Илья, не слышали. Когда же увидели его - мокрого и немого, как пень, бабка прямо ахнула, а мать на всякий случаи сказала:

- Ну, прямо - тезка Репин, "Не ждали", - но насторожилась. Илья молча раздевался. Напряжение возрастало.

- Что случилось? - крикнула бабаня.

- Ничего не случилось, - сказала мать, нагнетая напряжение. - Что с ним может случиться? Наверное, в лужу свалился.

Илья молчал. Он снял мокрые грязные туфли и стал кропотливо и как-то заторможенно искать под тумбочкой тапки.

- Ты быстро управился, - продолжала забияка мать. - А может, квартал кончился?

- Валя, уймись! - крикнула бабаня. Она бросилась помогать внуку искать тапочки.

- Анжелла дала ему отставку! - торжественно провозгласила неуемная Валя.

Тапочки, оказывается, стояли там, где им было место стоять от сотворения мира, и этот неожиданный порядок вывел Илью из странного мокрого отупения. Он прошел в комнату, смежную со столовой, и, остановившись в дверях, тихо сказал:

- Так, убедительная просьба - оставить меня на сегодня в покое... - и бесшумно затворил за собой дверь.

Он лежал в темноте на куцем бабкином диванчике и занимался совершенно новым для него делом - пытался разобраться в себе самом. Разобраться хотелось, но с непривычки это не получалось.

"Ну, нравилось бабе имя... - успокаивал он себя, - а что, имя древнее, мужественное..." И еще думал: "Ну, расцвела, да, чертовски расцвела. Разве в этом дело? Господи, да неужели это меня заело?"

Дверь приоткрылась, мать без обычной задиристости спросила: