Александр Амфитеатров: Чертов ужин

Фламандецъ не любитъ внезапностей; ему чудится въ нихъ недоброе начало. Если вдругъ — ни съ того, ни съ сего — безъ видимой причины, упадетъ черепица съ крыши, сорвется съ гвоздя повѣшенная на стѣну вещь, народное суевѣpie записываетъ это на счетъ дьяволу. Во многихъ странахъ существуетъ обычай — если вѣтромъ распахнетъ двери дома — привѣтствовать невидимаго гостя: «добро пожаловать! милости просимъ!» Предполагается, что въ домъ заглянулъ кто либо изъ покойныхъ его обитателей — изъ «родителей», какъ говорятъ на старой Руси — или ангелъ-хранитель. На повѣрьѣ этомъ нашъ Лѣсковъ построилъ очень красивый и сильный разсказъ свой «Христосъ въ гостяхъ у мужика». Во Фландріи — совсѣмъ наоборотъ. Тамъ сказанной случайности боятся — и народная мудрость учитъ:

— Если заскрипитъ и отворится твоя дверь и никого не окажется за нею, берегись сказать «милости просимъ!» Помни, что случилось съ фермеромъ Госленомъ.

Фермеръ этотъ пригласилъ къ обѣду двухъ друзей. Должны были сѣсть за столъ въ полдень, а уже прозвонили къ вечернѣ — и гостей все не было.

— Чортъ же ихъ возьми, сказалъ проголодавшійся фермеръ. Не намѣренъ я ждать ихъ дальше! Если и придутъ они теперь, найдутъ однѣ кости. На зло имъ, посажу съ собою за столъ перваго, кто постучитъ ко мнѣ въ домъ, — хотя бы то былъ самъ дьяволъ изъ ада!

Вдругъ дверь дома распахнулась во всю ширь, и никого не было за нею. Фермеръ, забывъ о своихъ нечестивыхъ словахъ, подумалъ, что пришли, наконецъ, его гости, и весело пошелъ имъ на встрѣчу, крича:

— Нечего сказать, заставили вы себя ждать! За то теперь мы попируемъ въ свое удовольствіе! Входите же, милости просимъ!

Тогда на порогѣ показались — не друзья фермера, но три незнакомца — въ черныхъ, какъ смоль, кафтанахъ и штанахъ, въ черныхъ шляпахъ и съ черными перьями на шляпахъ. Низко кланяясь хозяину, они подошли къ накрытому столу, взяли стулья и принялись за обѣдъ. Фермеръ былъ такъ озадаченъ, что не посмѣлъ возразить имъ ни слова.

Чѣмъ больше смотрѣлъ онъ на блѣдныя лица гостей, тѣмъ злѣе пробирала его лихорадка. Ни одинъ христіанинъ не ѣлъ такъ странно, какъ эти чудаки. Хоть бы словечкомъ обмѣнялись они, хоть бы челюсть чавкнула, косточка хрустнула на зубахъ. Кушанья — точно валились въ бездонную пропасть. И съѣли они все до послѣдней крошки: только соли не тронули, — а, когда не хватило съѣстного, сожрали ложки, вилки, тарелки, ножи, скатерть со стола — и все не были сыты. Зловѣще переглянулись они и уставились жадными глазами на помертвѣлаго Гослена.

И пропалъ безъ вѣсти бѣдняга Госленъ, и съ тѣхъ поръ уже никто не уживался и двухъ дней къ ряду въ его запустѣломъ домѣ. Потому что — едва падутъ сумерки — вновь тутъ какъ тутъ и пируетъ за столомъ нечистая сила. И — видѣли люди: тутъ же сидитъ и фермеръ Госленъ, блѣдный, истерзанный, и полными ужаса глазами смотритъ на демонскій ужинъ.

Наконецъ и домъ обветшалъ, развалился, истлѣли его обломки. Но мѣсто, гдѣ онъ стоялъ, навсегда осталось проклятымъ, — такъ облюбовала его нечистая сила. Ничто не спорилось на немъ — даже трава не росла; дикія видѣнія являются тамъ по ночамъ и пугаютъ ѣздоковъ и прохожихъ.

1901