Сигизмунд Кржижановский - В зрачке

Нелепица тянула меня, как крючок рыбу. Навстречу шагам придвигалось круглое отверстие, из которого и исходил желтый свет. Ухватившись за края дыры, я просунул голову внутрь: снизу из пустоты выла дюжина глоток; желтое свечение заслепило мне глаза. Всматриваясь, я наклонился над провалом, но в это время склизкие края отверстия стали раздвигаться, и, беспомощно ловя руками воздух, я грохнулся вниз. До дна пещеры было, очевидно, недалеко; я быстро поднялся на локтях и сел, озираясь вокруг. Глаза мои, постепенно приспособляясь к свету, стали различать окружающее: я сидел как бы внутри стеклистой, но непрозрачной, с пульсирующими стенками бутылки, как раз в центре ее выгнутого дна. Подо мной расползалось светящееся желтое пятно, вокруг меня десяток полуспрятанных тенью человечьих контуров — пятками в свет, головами в стену — торжественно допевали припев:

Вопрос мой: «Где я?» — канул в вой. Ища выхода, я приподнялся было со вспучины, но первый же шаг потянул меня вниз, по наклону — и под общий хохот, радостный рев — я, вскинув пятками, уселся меж двух обитателей колодца.

— Тут становится слишком людно, — пробурчал сосед слева и отодвинулся в сторону. Но сидевший справа участливо повернул ко мне свое лицо: оно было, я бы сказал, приват-доцентовского типа, с эрудитским шишковатым лбом, размышляющими глазами, бородкой гвоздем и тщательно зачесанной лысой макушкой.

— Кто вы все? И где я?

— Мы… предшественники. Понимаете? Женский зрачок, как и всякое помещение: сначала вселяют — потом выселяют: и все — сюда. Я вот, например, — Шестой, этот, слева от вас, — Второй. Вы — Двенадцатый. Правда, распределяемся мы не строго по номерам, а в порядке ассоциаций. Доходит, или еще популярнее? Впрочем… может быть, вы ушиблись?

— О стенку?

— Нет: о смысл-с.

С минуту мы помолчали.

— Да, кстати: не забудьте зарегистрировать свою забытость. Ах, эти женские зрачки, — затеребил он бородку, — зрачки, зовущие под сень ресниц. Подумать только: такой чудесный, одетый в блистанье радуг вход и этакое темное поганое дно. Когда-то и я так вот…

Я перебил:

— А кто тут регистрирует?

— Квагга.

— Никогда не слыхал такого имени.

— Ну, а о телегонии слыхали?

— Нет.

— Гм… тогда чего доброго, вы и о кобыле лорда Мортона ничего не знаете.

— При чем тут?..

— Одно при другом: была кобыла, то есть виноват, сначала был лорд Мортон, — у кобылы от Квагги родился полосатый жеребенок, а у Мортона от Квагги и кобылы родилась теория телегонии: дело в том, что, с кем ни спаривали означенную кобылу, приплод ее всегда был в полоску, — так сказать, в память Квагги, бывшего ее первым. Отсюда сделаны выводы, что связь женской организации с ее первым вообще непрекратима и продолжает жить как бы внутри последующих связей, несмываемо и неистребимо. Первый обитатель зрачка, на дне которого мы с вами находимся, поскольку хронология за него, претендует на роль Квагги. Правда, я не раз ему объяснял, что теория эта давно уже опровергнута мистером Юартом, но чудак пробует диктаторствовать, утверждая, что он почва, а мы насосы и что все наши попытки повторить неповторяемое…

— Скажите, — переспросил я, — а эта телегония, или как вы сказали, действительно опровергнута раз навсегда, или?..

— Так и знал, — улыбнулся приват-доцент, — я давно замечаю: чем выше номер, тем выше и интерес к вопросу: в полоску любовь или так? Но давайте после. Слышите:

Первый зовет вас.

— Забытый номер Двенадцать, сюда!

Я поднялся и, скользя ладонями по стене, пошел на звук. Переступая через протянутые поперек пути ноги, я заметил: очертания зрачковцев были разной степени ясности и вычерченности: некоторые до того сливались с желтой мглой придонья, что я невольно натыкался на них, не замечая выцветших, как бы полустертых фигур. Вдруг две невидимых, но цепких руки охватили мои щиколотки.

— Прошу отвечать на вопросы.

Я наклонился, чтоб рассмотреть руки, скандалившие меня, но их нельзя было увидеть: номер Первый ясно вытусклился до конца и был под цвет воздуху.

Невидимые пальцы освободили меня, отщелкнули переплет книги. Вот этой.

Испещренные знаками листы ее подымались и падали, и снова подымались, пока не раскрылась пустая страница, помеченная моим номером.

И анкета потянулась десятками вопросов: начиналось с даты вселения, основания такового, сколько времени вы предполагали квартировать (против этого пункта стояло друг над другом: а) вечно, б) по гроб, в) до приискания лучшего — отвечаемое просят подчеркнуть); кончалось, кажется, перечнем ласкательных и уменьшительных имен и вашим отношением к ревности. Вскоре моя страница была заполнена. Невидимый палец слегка отогнул ее: под ней забелели чистые листы.