Сигизмунд Кржижановский - В зрачке

— Постойте, постойте, вы говорите, сон, — переспросил он, внимательно вглядываясь в последние никлые вспышки моего отгоравшего нимба, — гм… пожалуй, тут действительно происходит сон, и этот сон (только не удивляйтесь) — вы. Да-да, это случалось здесь и с другими: ее сны иногда будят нас и заставляют блуждать, как лунатиков, неведомо зачем и куда. Вы ей сейчас снитесь, понимаете. Погодите, тут у вас еще светится. Э, погасло — значит, доснились.

— Шестой, — зашептал я, хватая его за руку, — я не могу так дальше. Бежим.

Но сосед мой отрицательно покачал головой:

— Невозможно.

— Но почему же? Я только что был там, у входа в мир. Если б не веко…

— Невозможно, — повторил Шестой, — прежде всего, кто вам даст гарантии, что, выбравшись из ее глаза, вы найдете своего хозяина. Может быть, они уже расстались, пространство громадно, а вы… заблудитесь и погибнете. А во-вторых, тут и до вас находились смельчаки, пробовавшие бежать. Они…

— Что они?

— Представьте себе, вернулись.

— Вернулись?

— Да. Видите ли, отверстие в своде раскрывается лишь для снящихся и для тех, кто приходит оттуда, из мира. Но сны водят нас на корде, отделив от яви приспущенными веками, и швыряют отснившихся назад, к дну. Остается второй способ: выждав момент, когда щель в своде раскроется навстречу новому пришельцу, выпрыгнуть наружу, — и там дальше пещерными ходами (вы их знаете) — и свобода.

Казалось бы, просто. Но тут есть одна деталь, сводящая все на нет.

— Не понимаю.

— Видите ли, в момент, когда выбираешься наружу, приходится встретиться — голова к голове, плечо к плечу — с тем новым, впрыгивающим на ваше место внутрь.

И тут искушение взглянуть на преемника, хотя бы мельком, на миг, обычно бывает так сильно… ну, одним словом, теряешь миг, теряешь и свободу: отверстие смыкается, и беглец вместе с пришельцем падают вниз, к дну. Такова, по крайней мере, была судьба всех попыток. Тут, понимаете ли, психологическая западня, из которой никак.

Я молча слушал, и чем чаще повторялось слово «невозможно», тем больше крепло мое решение.

Несколько часов я провел, детально обдумывая план. Тем временем подошла очередь Второго. Молчаливый сосед, слева выполз в желтый свет. Я впервые увидел его линялый сутуло-тусклый облик. Смущенно кашлянув, он начал, слегка заикаясь:

— Все произошло так. Однажды я получил письмо: длинный этакий конверт. Слабо пахнет вербеной. Вскрыл: паутинные этакие раскосые буквы. Читаю: что такое?..

— Тише, — прозвенел вдруг голос Квагги, — прекратить рассказ. Там, вверху…

Слышите?

Рассказчик и голоса вкруг него сразу смолкли. Сначала как будто ничего. Затем — не то почудилось, не то въявь — издалека над сводом — легкий и осторожный шаг.

Оборвался. Опять. Смолкло.

— Слышите? — зашептал мне в ухо Шестой. — Объявился. Бродит.

— Кто?

— Тринадцатый.

И мы, сначала тихо, чтобы не спугнуть, потом все громче и громче, запели наш гимн забытых. Изредка — по знаку Квагги — мы прерывали пение и вслушивались.

Шаги, казалось, были уж совсем близко и вдруг стали отдаляться.

— Громче, да громче же! — прикрикнул Квагга. — Заманивайте его, заманивайте.

Не уйдешь, голубчик, не-е-т.

И наши хриплые голоса, стервенея, бились о склизкие стены тюрьмы.

Но тот, Тринадцатый, притаившись где-то там, в темных переходах, очевидно, колебался и путал шаги. Наконец все мы выбились из сил. Квагга разрешил отдых, и вскоре все вокруг меня погрузилось в сон.

Но я не дал усталости овладеть собой. Припав ухом к стене, я продолжал вслушиваться в тьму.

Сначала все было тихо, потом опять зазвучал — там, над сводом — близящийся шаг.

Отверстие в своде стало медленно-медленно раздвигаться. Хватаясь за скользкие выступы стены, я попробовал взобраться наверх, но тотчас же сорвался и упал, ударившись о какой-то твердый предмет: это была Книга забвений. Стараясь бесшумно двигаться (вдруг проснется Квагга), я отстегнул ей застежки и, пользуясь их петлями, стал быстро подтягивать свое тело, от выступа к выступу, пока рука моя не ухватилась за расползающиеся края выходного отверстия.

Навстречу мне свесилась чья-то голова, но я, зажмурясь, коротким усилием выбросил свое тело наружу и, не оглядываясь, бросился вперед. После своих двукратных блужданий по зрачковому лабиринту я даже в темноте кое-как ориентировался. Вскоре навстречу мне из-под полуопущенного века забрезжил смутный свет. Выбравшись наружу, я выпрыгнул на подушку и зашагал, борясь с порывами встречного дыхания.