Светлана Рыбакова: Домой

Сашка замерз до икоты, хромал, спотыкался в темноте, пытаясь согреться, тянул драную рубаху.

- Шюра! А ты не плакай, - зубоскалил шагавший рядом кабардинец,- скора мамы к юбкэ поедэшь.

Сашка скорчил дикую рожу, но ее никто во мраке не заметил, и потянул зловеще:

- Зарэ-э-эжу-у, ты мою маму обидел!!!

Народ загоготал.

Когда взвод вошел в долину, раздался взрыв. Сашка подумал, что это гром, - небо впереди, над горами, разом все вспыхнуло, зашевелилось и вздохнуло, как живое. Показалось, что горы удивленно оглядываются по сторонам. Через некоторое время заполыхало в другом месте.

По распаханному картофельному полю суматошно, с криком носились какие-то люди. Один с воплем пробежал мимо. Его поймали, на допросе бедолага трясся и всхлипывал:

- Да в ЛТП мы лечимся, неподалеку. А тут налетели "бэтээры", автоматчики, танки. Нас повыкидывали, врачей забрали, больницу грабанули. Счас картошку напекли, только пожрать сели, как бабахнуло, мы и побежали...

Мужичка отпустили, и он тихо поплелся в неизвестном направлении. Ребята присвистнули вслед.

- Подтянись! - крикнул Батя, и они опять зашагали по темной дороге.

Солдату Большову вновь показалось, что это крутят фильм про войну, только у него слишком яркая лента. Он смотрел на небо, вспоминал маму, сестру и, не имея собеседника, стал обращаться к Богу: "Господи, как они там? Мне легче, я все про себя знаю. - Яркие южные звезды отвечали из бесконечности мягким взглядом. - Господи, как хорошо, что Ты есть. Если бы не Ты, я бы сошел с ума. Эти люди знают, зачем дерутся? Почему им трудно жить на земле вместе? Разве их дрязги стоят моей жизни?.. Боже мой, и зачем я здесь? Нога болит. Я маменькин сыночек. Думал - стал мужчиной, а раскис. Хоть бы мать с сестрой не убивались... А хорошо просто идти так, смотреть вверх и ни о чем..." - Сашкины размышления прервал чей-то окрик из кустов, взвод замер.

- Вы кто? Из Владикавказа?

- Нет, из... А вы кто? - напряженно крикнул Иванцов.

На дорогу, освещенную заревом и луной, вышел человек с автоматом наперевес.

- Смотрю, вроде свои. Решил окликнуть. Из окружения выходите? - И вдруг, заметив капитана, отрекомендовался: - Сержант Липин, из училища вертолетчиков. Училище сдалось, сейчас в плену - никого не выпускают. Я вот ушел, руку, гады, перебили, тащусь к своим.

- Так. Окружили, значит? - Капитан стал незаметно для себя заводиться. - Войну затеяли в собственном доме. А во Владикавказе что?

- Пока связь работала, передавали: бои идут. Ингуши вооружены до зубов: Чечня постаралась. Эти еще себя покажут. Пьяных нет - война. Грузия, Карабах - и сюда докатило.

- Твою дивизию... - присвистнул капитан и для своих горских солдат назидательно-громко прибавил: - Я вот душещипательную историю читал о Шамиле. Как он сдался России, переехал в Петербург и говорил: начни он жить заново, служил бы русскому царю. Чеченцам, в душу их за ногу, память бы не отшибло, тогда б не повторялись. Новостей под этим небом не бывает... Ты счас во Владикавказ?

- Так точно.

- Нам в батальон, забрать женщин. Хочешь с нами? Вместе будем выходить.

- Нет, товарищ капитан. Мне, с драной лапой, быстрее надо. Не загнуться бы по дороге.

- Тогда - до поворота. А там всего хорошего.

Сашка ковылял за сержантом-вертолетчиком, смотрел ему в спину и завидовал.

"Вот человек, не бросил оружие, с честью из положения выходит. А я как баба. Была возможность в челюсть дать, да кишка тонка в герои. Кукурузный вояка. Детишки только... А чеченцам делать нечего, нашли, куда характер девать, альпинизмом бы занялись, что ли".

На повороте рота тепло попрощалась с сержантом Липиным, и он скрылся в темноте. А у самого батальона - новое ЧП: внутри казармы били стекла.

В разведку выслали Сулеймана и Махмуда. Они бесшумно перепрыгнули через стену, но через минуту появились в окне, кричали и размахивали руками. За ними показались знакомые лица: Наркоманчик и Сафарбек. Они сумели в перепалке спрятаться, а сейчас с тоски крушили все подряд.

Когда люди собрались вместе, Сашка почувствовал особенную радость: за этот неправдоподобный день они стали ему как родня. Хотелось их жалеть, помогать. Все живы. Слава Богу.

Офицерские жены старались быть ближе к мужьям, никто не стал расходиться по квартирам, вместе казалось безопаснее и спокойнее. Спать ложились где придется. Кому повезло - находили рваное тряпье, кидали его на сетки разбитых кроватей. Но можно и на полу, только что-нибудь под голову.

Прапор Паньшин, покрикивая, вернулся в казарму, размещал народ по углам. Его резкие выражения сейчас казались родными и напомнили спокойную жизнь - на душе полегчало. Главное - живы, а остальное приложится.