Борис Садовской - Бурбон

Борис Александрович Садовской

БУРБОН

Цветные дротики уланов,

Звук труб и грохот барабанов.

Пушкин

Глава первая

ПЕРСТ СУДЬБЫ

Улан, красавец и корнет.

Полежаев

Штаб Великославских улан в 1836 году расположен был в Новороссийском крае. Цветущие его степи по праву должны именоваться колыбелью российской конницы. Чуть не в каждой деревне пестрели разноцветными мундирами и значками гусарские, уланские, кирасирские и драгунские полки. Дикая, девственная местами, степь перекликалась от зари до зари то рысис-тым топотом эскадронов, то нестройными взываниями кавалерийских труб, то заливистым конским ржаньем. Великославский штаб: это была поселенная, аракчеевских времен, деревня, строенная по ранжиру, с улицей, ровной и прямой, как летящая стрела, на целые три версты. Улицу делила надвое широкая, с церковью посредине, площадь. Ежели стать на паперти, затылком к востоку, то справа и слева офицерские домики протянутся развернутым фронтом, один к одному, все с зелеными крышами и белыми ставнями казенного образца. Дом полкового командира выделяется изо всех особо: в нем хранятся не только бумаги и казна, но и все штандарты; оттого под окнами постоянно держит на плече саблю часовой, а проходящие мимо офицеры и солдаты снимают, из почтения к святыне, свои красные с бирюзовым верхом фуражки. Позади церкви новый госпиталь, вымазанный ярко-желтой вохрой, с колонками, лепной арматурой и траурным Николаевским орлом на меловом фронтоне, а спереди гостиный двор, с лавками для господ офицеров и их супруг, и грязный трактир с драным бильярдом и двумя зевающими маркерами в засаленных полуфраках. Тут же неподалеку торчит почернелая гауптвахта; весь день несутся оттуда картежные возгласы заарестованных шалунов и беспечный хохот, и выглядывает из окна голова караульного офицера, днем в кивере с помпоном, а вечером в пестрой ермолке с кисточкой и с дымящимся янтарем во рту. И сейчас же за деревней, расплы-ваясь травным океаном, необозримая Новороссийская степь синеет; струятся в волнистой дали серебряные переливы пушистого ковыля; ветер гуляет и свищет, вздыхая по старой были, и дремлют, молчаливо. нахохлясь, на курганах седые задумчивые орлы.

Утро, разгораясь, дышало над степью, а у корнета Гременицына всё еще шла игра. Карты сыпались дождем, и банк опрокидывал то и дело свою роковую прихоть. Хозяин метал. Это был юноша высокий, кудрявый, с римским носом; поджатые под черными усиками губы придавали красивому лицу корнета надменную, видимо, враждебную его природе, брезгливость. Пригорш-ня золотых и горсти две смятых ассигнаций перебегали из рук в руки; банк то разом удесятерял-ся, то готов был мгновенно лопнуть. Счастье, наконец, прочно повезло банкомету, и скоро все ставки перешли к нему. Догоревшие свечи давно чадили, и заря розовыми пальцами трогала, перебирая поочередно, желтые занавески на окнах, бронзовые и фарфоровые безделушки на столе и стенные аглицкие гравюры.

К столу вразвалку подошел командир первого эскадрона, ротмистр Кант, пучеглазый толстый старик, стриженный ежом, с сизым, цвета голубиного горла, носом и белыми, повисшими на могучую грудь усами.

- Что в банке? - спросил он, щетиня брови.

- Девятьсот ровно.

Ротмистр запустил волосатую руку в карман, вытащил девять сторублевых и поставил на трефовую даму.

- Дана.

Гременицын засмеялся так искренне и свежо, что чуждая, насильно усвоенная им надмен-ность тотчас щебечущей птицей слетела с его румяных губ. Кант при общем одобрении загреб деньги.

- Господа, поедем купаться! - крикнул краснощекий поручик Звягин, рыжий, щеголева-тый малый, завитой барашком: Охорашиваясь перед зеркалом, в стройно сидевшем над канаусовой* красной рубахой сюртуке, он обеими руками разглаживал помятое бессонной ночью веснушчатое лицо.- Кстати, посмотрите моего Сальвадора. Что за жеребец! Честное слово, не лошадь, а полубог.

* Канаусовый - из плотного шелка-сырца.

- Пальчиков, вот тебе предмет: воспой звягинского Сальвадора. Лучше, чем попусту строчить мадригалы Наденьке,- сказал корнет Зеленецкий.

Раздался смех.

- А стихи Звягину подари на папильотки,- подхватил Кант.

Звягин надулся.

- У меня волосы от природы вьются, господин ротмистр.

- Ладно, знаем мы эту природу, со щипцами.

Ротмистр повернулся на каблуках и ухватил Пальчикова за подбородок.

- Ну, что, брат Палец, как Наденька? Подается ли на стишки?