Екатерина Садур - Зеленая бездна

Я думала: она видит меня насквозь. Она знает, что я ее обманула. Сейчас она спросит у меня, почему я убежала от Козлика и от ее любимого внука, и что я ей отвечу?

Старуха не сводила с меня круглых выпуклых глаз. Она следила за каждым моим движением и вдруг вытащила пластмассовую челюсть изо рта и подала мне.

-- Вот, полоши в штакан, -- прошамкала старуха. Размокшие кусочки хлеба прилипли к коричневым зубам. Я оглядывалась в поисках стакана, но старуха неожиданно передумала.

-- Дафай-ка луше погофорим, -- вставила челюсть обратно и опять пронзительно уставилась на меня. Мы молчали.

-- А ведь и я молодая была, -- сказала она наконец.

-- Когда? -- услужливо спросила я, думая, что бы мне рассказать про Ромку и Козлика так, чтобы походило на правду.

-- Шестьдесят лет назад, -- ответила старуха -- Я была хорошенькая, только росту не очень высокого. Такая хорошенькая, что меня называли Куколка. Лицо круглое, на щеках ямочки, глаза -- на пол-лица и мелкие кудряшки! Не то что сейчас! -- Она вытянула клок седых волос, намотала на палец и строго спросила: -- Не веришь, что я была красивой?

-- Не верю, -- машинально ответила я.

-- Это ничего, -- засмеялась старуха. -- Вот станешь такой, как я, тогда поймешь. Меня называли Куколкой, а я, глупая, обижалась. Ку-кол-ка. Повтори!

Я послушно повторила.

-- Вон дождик пошел, -- вздохнула старуха. -- Самый первый в этом году. Совсем мелкий. Едва моросит... Грустно мне, грустно... Сейчас все старики грустят. Жизни-то совсем не осталось, уж скорей бы конец!

Я давно перестала ее бояться, и даже ее руки больше меня не пугали. Точно так же я перестала ее жалеть.

-- Ну как Раис Иван-на? -- спросила бабка, когда я вернулась домой.

-- Хорошо, -- ответила я. -- Хочет умереть.

Иногда она снилась мне во сне. Как будто я иду к ней с подарком: каждое воскресенье моя бабка посылала ей селедку; она отламывала голову, а оставшуюся часть проворно выедала до хвоста.

Мне снилось, как она сидит над селедкой, трясет головой и укоряет меня:

-- Не жалко тебе меня, не жалко! -- И тяжелые прозрачные слезы бегут по ее лицу, наполняют до дна каждую морщинку, переливаются через край и стекают с подбородка. -- Старая я стала, никому совсем не нужна. Что же ты совсем не приходишь ко мне, не говоришь? Ты геометрию сделала?

Однажды в мае нас повели в бассейн. И параллельный класс, где учились Роман и Митька, тоже повели. Нас всех выстроили парами, мы держали в руках целлофановые мешочки с купальниками, полотенцами и резиновыми шапочками.

У нас в классе училась второгодница Женя Дичко. Она была из детдома. В десять лет ее взяли на воспитание дальние родственники. Она говорила "че?" вместо "что?", и когда к ней обращались даже по пустяку, она всегда недоверчиво отвечала: "Тебе чего? Чего надо? А, понятно!" Хотя ничего ей было не понятно. Когда она пришла к нам в класс, маленькая Галя сказала:

-- В детдоме всех детей бьют воспитатели.

-- У нас был очень хороший детдом, -- горячо ответила Женя. -- У нас почти не били, а если били, то только за дело!

-- А это что? -- спросила Галя. -- Откуда у тебя этот синяк?

-- Это меня мамка моя, тетя Маруся, поколотила, -- тут же объяснила Женя. -- За дело, конечно. Я кефир на коврик в коридоре пролила.

У нее были толстые вывороченные губы и широкие плечи. И сейчас, когда я вспоминаю эту Женю Дичко, я даже точно не могу припомнить ее лицо -- просто дрожащие губы и косая сажень в плечах. И эти дрожащие губы выговаривали в тоске: "Мои родители не любят меня! Они мной тяготятся!" Я привыкла слышать от нее только: "Ну че! Ты смотри у меня!", а тут вдруг это "тяготятся", сорвавшееся с языка и на всю жизнь надорвавшее мне сердце.

В душевой перед бассейном Женя Дичко стояла под струями воды -широкая, в крупных родинках, и ее уже почти совсем по-взрослому развитая грудь подпрыгивала после каждого шага. Взрослое и детское все еще боролись в ее широком теле, и эта борьба из ребенка превращала ее в подростка. Превращение казалось мне уродливым, и я все слышала, как с ее толстых губ срывается: "Они тяготятся... тяготятся..." -- и передергивалась.

Женя Дичко надела купальник, белый в черную клеточку, с пластмассовыми чашечками, вшитыми на месте груди, разбежалась по кафельному полу, прыгнула в бассейн и поплыла баттерфляем. По дороге она нагнала Митьку Козлика и отвесила ему крепкий подзатыльник. Митька нырнул с головой и хлебнул воды. Женя захохотала.

После бассейна Женя Дичко подошла к двери в раздевалке, я всегда думала, что там стенной шкаф для забытых вещей; но она молча припала к замочной скважине.