Раз-два! Три-четыре!
Три-четыре! Раз-два!
Кто идёт? Мы идём!
Кто поёт? Мы поём!..
А если окно нельзя открыть или разбить, то нам на хрен не нужен такой дом. Да здравствует союз апокалипсиса, панацеи и космополитизма! Голосуем... За? Против? Воздержавшиеся? Единогласно! Попрошу следующий вопрос повестки дня.
25
Всё расплывается. Звук становится всё тише, плавно уходя на нет. Деревья медленно качаются, но ветра не слышно. Ветра нет. Нет и деревьев. Степь. Пустыня. Город. Город в пустыне. Каким-то чудным образом в нем есть всё, совершенно всё для долгого жизнепровождения. Есть тень, солнце, вода, холодильник в виде пещеры, очень много вина (только вина - строгие старые бутылки - такое постоянное и ненавязчивое пьянство). Даже не холодильник, а ледяной ручей, стоячая вода.
Пляж. Лежаки со свежими полотенцами. Огромная библиотека. Настолько огромная, что нет никакого желания читать. Тем бо- лее - всё время пьяный.
Простирающаяся по всей площади, светло-зелёного цвета прострация. Её видно, можно потрогать. Всё выкрашено в бес- цветный цвет. Всё хорошо.
В любой момент можно пообщаться с живущими в соседней деревне писателями, учёными, проститутками без лиц (что-то вроде онанизма с пристрастием). Можно влюбиться и закрутить роман с прекрасной исландкой.
Ночь. Всё.
Вечером приедет и пробудет у нас три дня его величество Па- риж. На осень уже заказан Лондон...
Всё, видимо, продумано и хорошо, но нет только одного. Никто пока ещё не заметил, но не хватает важного компонента сферы. Нет ингредиента целостности жизни... Трибуны на Великом Собрании города заполнены не до конца, и это вносит уныние в поющие лёгкие великих ораторов. Нет соли к прекрасному яству. Нет тарелки к нему же. Вдруг исчез цемент между кирпичами огромного здания; здание не падает и не упадёт пока, но цемент исчез. Нет маленьких улиц с окнами наружу, и от этого огромные проспекты с великолепными статуями кажутся одинокими и брошенными.
Господа, товарищи, братья, неужели Вы не понимаете? - ведь нет ДУ-РА-КОВ! Нам плохо без дураков. Да здравствуют дураки! - и троекратное "Ура!" разнесётся по площади. Дайте им запол- нить их место. Это их место! Дайте им щипать воздух, дайте им дуть на него и на горячий чай с одинаковым темпом и замирани- ем того, что у них называется душа!
26
Всё. Чистый стол. Нет запаха. Никакого. Исчезло небо. Исчезла смерть, и стало неинтересно жить. Завтра, после обеда, будет производиться обмен лиц на новые; такие же, но новые. Пыль на завтра отменили. Все ушли. Строка. Всё.
27
Здравствуйте и прощайте!
Я приветствую Вас по причине соблюдения правил хорошего тона и прощаюсь по причине своей смерти. И, пожалуйста, не надо вытягивать лица. Ничего страшного не произошло и не про- изойдёт. Кто, в конце концов, кто такой я и кто такие Вы, чтобы хоть что-нибудь произошло из-за моей кончины и Ваших, уже готовых вытянуться (а я это вижу) лиц. Большой, а возможно, и маленький муравьиный рой... И поэтому здравствуйте и прощайте.
Мои лёгкие дышат, пальцы правой руки уверенно сжимают карандаш, глаза следят за движениями этой руки (если бы не моё обожание одного нефранцузского парижанина, я описал бы ещё пару органов тела (дешёвый камуфляж), а сам я мыслями в том далёком или близком дне, когда я умер (простое и короткое слово - умер) и что самое интересное, ушёл в мир иной таковым, коим являюсь сейчас.
Я сказал: "Большой, а возможно, и маленький муравьиный рой, и поэтому здравствуйте и прощайте", а в голове зазвенело: "Мой девиз: всегда весёлый и ясный!", "Она была сущий пустяк", "Париж - это Франция, а Франция - это Китай", "Инициация - день переезда для души", "Теперь я не бываю в одиночестве. На самый худой конец у меня нет Бога!"...
Разумеется, перед смертью мне хочется поведать Вам о наших похождениях по таиландским массажам и танцах живота на столе между бутылок с настоящим французским шампанским. Расска- зать, чтоб вспомнить самому, ибо даже те, кто были рядом со мной, чувствовали что-то своё, отличное от моего. Но всё тот же он стоит, сутулясь, около своего велосипеда и заслоняет свет лампы с левой стороны...
Всё ещё сидя за большим столом, я заглядываю в свой ежеднев- ник. Там нет записей. Ни одной. Ничего не надо делать. Можно, наконец, отоспаться. Ни одной записи. Это что, значит, что я умер? Нет, это значит, что нет ни одной записи... Он всегда весёлый и ясный. Как просто и здорово. Весёлый и ясный. Не буду, хотя хочется, долго повторять эту фразу, ибо боюсь поте- рять её смысл...
Читать дальше