– Нет, Сонька-то у тебя… а? – повторяла она. – Репа другая такая-то уродится: ядреная, да белая, да ямистая… Ну что же, ей же лучше, значит, Соньке твоей. Верно я говорю?.. У меня есть и сарафанишко ситцевенький, и ботинки козловые, и платочек – обрядим девушку как следовает. Кому ее такую-то грязную да рваную нужно… Да косу-то ту-угую заплетем, волос к волосу, штобы все форменно. А ты не сумлевайся: не ты первая, не ты последняя. Ох, и грех только с этими девками!.. Я-то не занимаюсь этим делом, а так, пожалею иногда, ну, сарафанишко дам, ботинки, платочек – для этого и держу… Не первая твоя-то Сонька. После какое спасибо говорят тетке Егорихе…
– Да уж не оставь, будь добренькая… В своей коже не выведешь ее на люди-то.
– И много их, таких-то, каждую ярманку из деревень привозят: из вашей Притыки, из Облепихи, из Парменовского волока – со всей округи девок на ярманку волокут на службу.
Оглядевшись, Егориха подсела совсем близко к Афимье и принялась нашептывать:
– Ты только, мотри, сама все дело оборудуй, а то есть тут такие бабешки, которые окручивают девок… Как раз ничего не получите. Мне-то все равно, а жаль, ежели девушка даром пропадет. Вчуже жаль… Ну, так уж ты сама. Да што я учу-то тебя, глупая: лучше меня понимаешь…
Афимья опустила глаза.
– Тошнехонько самой-то, – прошептала она. – Тоже ведь родная дочь, хоть и не в законе…
– Эка невидаль: одинова по рядам пройти… Больше и не допустят. Да я бы сама, кабы могла удосужиться… В лучшем бы виде все устроила, сделай милость. Вот бы как: комар носу не подточит… Главное, не продешевить бы такую кралю писаную. Ведь такой другой и не сыскать… Право! Личико-то еще ребячье, а сама уж вполне – лучше этого скусу не бывает…
У Афимьи тоже начинало шуметь в голове от выпитой водки. Непривычное дело, да и слаба она была, а тут как будто и легче. Э, все равно, не подыхать же в самом деле с голоду…
– А мне плевать… – храбрилась Афимья, стукая кулаком по столу. – Кто Соньку замуж возьмет? С лица-то не воду пить, а женихи выглядывают, где приданого больше дадут… А у нас одно приданое – голь перекатная. Истомилась я, тетка Егориха… Вытянулась… вся не могу. Ну, теперь Сонькина очередь…
– Да ты што Сонькой своей бахвалишься-то? – вздорила пьяная Егориха. – Гладкая девка, нечего сказать… А только ноне по деревням кругом таких крупичатых девок не оберешься: все московские гостинцы. Куда ни поглядишь – все девки на подбор… Раньше-то этого в заведении не было. Стыдились тоже… А нынче только давай денежки… Такая-то девушка, ежели с умом, ярманки две-три поживет в Торговище, так любой жених возьмет, потому – у ней свои деньги…
– У нас в Притыке после каждой ярманки свадьбы играют… Не брезгают… Ничего…
– Везде так-то, Афимьюшка… Это прежде строгость была на девок, а ноне развей горе веревочкой. Вот хоть тебя взять: из-за пустяков ты пропала тогда…
– А страму-то сколько напринималась, тетка Егориха? – плакала Афимья, отмахиваясь рукой. – Проходу не давали по деревне, как тяжелой ходила, а потом, как Соньку родила, – пуще того страм… Ребятишки Соньку и посейчас корят: «ярморошный калач». У нас всех так, кто не в законе… Ну, и ей ребячьим делом обидно, жалуется, а больно-то все же мне.
– И не говори, всякий издевался бы над нашей сестрой… Так, здря ты пропала, Афимьюшка. Вот, погляди, как Сонька замуж выскочит, ежели с умом… Ноне-то она еще молода, а через год выйдет.
– Боюсь я… совестно тоже в ряды выходить.
– Ах, дура, дура… Какая там совесть, коли с голоду подыхать приходится. А вы так сделайте: будто на приданое собирать пошли по рядам… Это наши же бабешки придумали. Ну, купцы и будут присматривать Соньку… Да не льститесь на молодых: молодые-то обманчивы… Да от молодого-то сразу с гостинцем уйдет. А выбирайте этакого старенького, поласковее… Уж старенький-то не обидит… Много ли ему надо, а за свою охотку озолотит. Погонные есть старички на таких вот девчонок… Им не надо другую, а давай вот этот самый скус.
– Слыхала…
– И озорства от старенького не будет, а все честь честью. Не обидит сироту… Уж я эти дела вот как знаю: тоже на людях болтаюсь. Кабы сама молодая была, так не ломалась бы в стряпухах, да уж из годков вышла… Тьфу!.. Мелю и сама не знаю што…
Весь постоялый давно спал, только в стряпущей горела оплывшая сальная свечка, слабо освещавшая беседовавших женщин. Тетка Егориха уже давно клевала носом, но бодрилась, подогретая этими ярмарочными душевными разговорами. Дальше начались уж настоящие «бабьи шепоты».
Читать дальше