Вадим Андреев - История одного путешествия

На Олероне скрыться было негде: плоский остров, вытянутый с северо-запада на юго-восток (тридцать километров в длину, двенадцать в ширину), вдоль берегов окруженный песчаными дюнами, напоминал блюдо с приподнятыми краями. Два сосновых леса — один на юге, другой посередине — не покрывали и тысячи гектаров. Мелкие заросли ясеня и осинника, иногда отделявшие одно поле от другого, проглядывались насквозь. А главное — бежать с острова на континент через Монмуссонский пролив, день и ночь охранявшийся сторожевыми судами, было почти невозможно. Говорю «почти» потому, что впоследствии, когда материк уже был освобожден, а остров остался одним из неприступных звеньев Атлантического вала, благодаря местным рыбакам, знавшим все меняющиеся мели и запруды устричных парков, такое сообщение удалось наладить.

В течение двух лет я преодолевал недоверие, которым олеронцы окружили «парижанина». Понемногу ко мне и ко всей моей семье начали привыкать. То, что никто из нас ни под каким видом ее хотел работать у немцев, сыграло свою роль. Женщины ходили в отлив собирать морские ракушки для продажи — труд неблагодарный и плохо оплачиваемый; я обрабатывал поля с тем упорством, которое только и ценили крестьяне, старшие дети учились в коммунальной школе, наша семья вписалась в общий олеронский пейзаж.

Когда Владимир Сосинский (мы женаты на сестрах) отсидел в немецком плену три с половиной года, он оказался одним из самых старших французских военнопленных в своем Сталаго и смог вернуться «к себе на родину», хотя до тех пор никогда не видел Олерона. Он сразу включился в ту группу моих друзей, которые были связаны с маки на континенте. Настоящего Сопротивления до 1943 года на Олероне еще не было: мы не знали, как на острове, где немыслимо скрыться после террористического акта, можно бороться с оккупантами. Инструкции, (получаемые нами, были расплывчаты и сводились главным образом к тому, чтобы мы своими средствами накопили оружие на случай будущего восстания. В подпольную ячейку деревушки Сен-Дени, где жила моя семья, входили два офицера в отставке, учитель, деревенский сторож, следивший за тем, чтобы не воровали яблок в чужих садах, слесарь, кузнец, бывший таможенный чиновник и два-три крестьянина. Все эти люди принадлежали к самым разным политическим группировкам, от шовинистической организации «Боевых крестов» до коммунистов. Объединяло нас только одно — сперва нужно изгнать немцев с острова, а потом уже разбираться во всех политических противоречиях. Для меня лично фашизм стал врагом с самого момента его возникновения, а когда немцы напали на Россию — врагом ненавистным и абсолютным.

Самыми активными в нашей группе были коммунисты: они были лучше всех организованы, и их связь с континентальным подпольем была самой надежной. В то время кроме собирания оружия у нас появилась еще одна задача: для будущей высадки союзных войск на Олероне составить планы немецких батарей, выяснить численность войск, отметить заминированные поля. Но и это оказалось по просто: на острове были организованы отряды французской милиции, набранные из местных жителей, и мы находились под двойным надзором — немецкого гестапо и французских добровольцев фашистов. И вот тут в конце 1943 года произошло чудо: неожиданно мы получили доступ на овсе немецкие батареи, расположенные на Олероне.

После того, как основные работы по укреплению острова были закончены и рабочих организации Тодта переправили на континент, на олеронских крестьян обрушились новые требования оккупационных властей: началась реквизиция рабочих рук. Еженедельно мэрии олеронских деревень и городков должны были поставлять сотни человек в распоряжение немецких фельдфебелей, руководивших работами. Сначала мне удалось избавиться от этих реквизиций: я убедил мэра Сен-Дени, что распоряжение касается только французских граждан и что меня, русского, следует оставить в покое. Мэр был настолько наивен, что согласился с моими доводами. Однако, когда излишне уступчивый мэр был заменен известным в деревне сторонником маршала Петэна, мои доводы показались ему недостаточно убедительными и мне пришлось подчиниться общим требованиям.

В тот день, в конце 1943 года, группу «реквизированных» в Сен-Дени — нас было человек пятнадцать — отправили на батарею «Квале». Батарея была расположена на диком, то есть обращенном в открытый океан, берегу острова, километрах в трех от Сен-Дени. «Реквизированных» крестьян на батарею не пускали, заставляя работать на подступах — либо втыкать среди виноградников острые колья, на которые должны были попасть будущие парашютисты, либо рыть противотанковые рвы. В тот день начальнику батареи лейтенанту Кунцу пришла замечательная мысль — он решил воткнуть колья не только на полях и в песчаных дюнах, но и на дне моря, открывавшемся при отливе. Так как колья — четырехметровые бревна с заостренными концами — были деревянные, то они, конечно, всплыли при первом же приливе. Лишь один кол продержался два дня, но и его в конце концов снесло прибоем.