Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II - Повести и рассказы. Мемуары.

— Только напоить лошадь, — ответил я. — Пожалуйста, дайте ведро.

— Зараз. Я сейчас прикажу слуге принести ведро. Больше пану ниц не треба?

— Больше ничего; Простите за беспокойство.

— Тогда я прошу пана извинить меня, — старик с поклоном отступил от порога и закрыл дверь. Затем мы услышали, как щелкнул в двери ключ.

Мы с Полиным не могли не переглянуться.

— Видал? — спросил я.

— Так точно, видел. Гордый поляки, видать, из благородных.

— Хам он, а не из благородных.

Это конечно. Только я хочу сказать, не лесник он, а скорей лесничий: из господ. Я бы, ваше благородие, на вашем месте опять бы его вызвал и подлепертил для порядку. Стал бы, к примеру, о лесе расспрашивать, о происшествии, скажем, с женским следом. Кто, мол, тут с утра проходил или проезжал? У вас с ним разные разговоры могут быть.

— Ну его!.. Я уж его отпустил, теперь неудобно.

— Как желаете. Наше денщичье дело маленькое.

Тут белобрысый подросток лет пятнадцати вынес Полину ведро, и мой солдат занялся делом. А через десять минут мы опять катили к месту нашего следования.

IV

В нужной мне деревне квартировала какая-то воинская команда, и я остановился у ее начальника, любезного, пожилого уже прапорщика запаса с университетским значком на груди. Его люди помогли мне найти девушку, которую я должен был допросить.

— Она совсем молоденькая, — сказал мне мой хозяин. — И красавица писаная. Чудесное лицо! Но глупа невообразимо. Знаю ее, она мне белье стирает. Сейчас ее приведут. Гапкой звать. Хохлуха.

Скоро эта Гапка явилась и, как и говорил прапорщик, показалась мне очень красивой — чернобровая, большеглазая и с удивительным, точно выточенным, изящным овалом лица. Свежие щеки были нежно-розовы, а на румяных губах сияла чудесная улыбка. Но глупа Гапка действительно оказалась невообразимо; на все мои вопросы я слышал только один и тот же ответ:

— Хиба ж я знаю?

И опять пожимание плечиками, улыбка и «хиба ж я знаю». Сначала меня это смешило, веселило, я думал, что она только конфузится и потому не отвечает на мои вопросы, но затем начало злить. Я подумал, что, может быть, девушка хитрит, уклоняется.

И, в сотый раз услышав от красавицы словно заколдованное «хиба ж я знаю», я прикрикнул на нее. Но и это не подействовало — она так же пошевеливала плечами, так же улыбалась и прятала ручки под передник, и ничего, кроме «хиба», я так и не мог от нее добиться.

Прапорщик сидел тут же и посмеивался в усы. Потом он мне сказал:

— Бросьте это, поручик! Вы видите, какая она. Ее можно только любить!

— Но она крутит, она упирается! Не может быть, чтобы она по-человечески не могла ответить ни на один из моих простых вопросов!

— Уверяю вас: не может. Разве вы не видите — дитя природы. Красавица, но глупа. Ты глупа, Гапка?

— Хиба ж я знаю? Я неграмотная.

— Вот видите. Ее, повторяю, можно только любить. Отпустите ее, — если что она и знала по делу, то давно уже забыла. А есть у меня к вам другое и действительно важное дело. Вы ведь через лес сюда ехали?

— Через лес.

— Плохой это лес. Неблагополучно в нем!

— А что? Леший в нем бродит?

— Не шутите! Вы знаете, после Брусиловского наступления в нем остались австрийцы и жили чуть ли не два месяца. Одиночные люди, конечно. Делали облавы — часть задержали; потом кое-кто сам выходил к нам с голодухи. Но я уверен, что в нем до

сих пор находят пристанище подозрительные бродяги — и шпионы, и наши дезертиры. А графский лесничий, — сам-то граф в Австрии остался, — это, я вам доложу, штучка! Когда здесь были австрийцы, он у них по округе за старшинку ходил. Местные крестьяне его терпеть не могут — он при австрийцах обижал их.

— Вот как? И разве контрразведка об этом не знает?

— Знает, конечно. Его вызывали в Луцк и допрашивали, но отпустили. Недавно к нему из России какая-то бабенка приехала.

— Да, — сказал я. — Тип он противный. Я сегодня с ним имел неудовольствие познакомиться. Хам! Но что я могу поделать, если у него все документы в порядке? Я человек маленький, толкнись к нему — и у меня сейчас же возникнут неприятности. — И, вспомнив историю с золотым зубом, я спросил: — А что, у этой бабенки, которая к нему приехала, нет во рту золотого зуба?

Но прапорщик не мог мне ответить на этот вопрос.

— Я филолог, а не дантист, — отшутился он. — Я ей в рот не заглядывал.

А тут и Полин мой возвестил, что грибы готовы и можно кушать. Денщик моего хозяина стал собирать на стол. К моему удовольствию, появилась и бутылка депревского коньяку. До золотых ли зубов мне стало тут?