Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II - Повести и рассказы. Мемуары.

— Я весь к вашим услугам! — подался вперед поэт. — Вы, Вера Ивановна, может быть, прочтете что-нибудь из ваших стихов?

— Ах, я, право, не знаю, — вспыхнула девушка. — Я начала одну поэму, но я… Зовите меня просто Верой.

— Конечно, зовите ее просто по имени, — поддержала Колобова дочку. — А ты не конфузься, Верунчик. Ну, прочти начало твоей поэмы о зиме.

— Ах, мама, я, право… я… Ну, хорошо! — и девушка, решившись, скороговоркой выпалила. — Пришла красавица зима она уже свела с ума. Вот и всё… пока.

В столовой воцарилась тишина.

Поэт, только что проглотивший рюмку водки, поднял грустный взгляд к потолку. Потом, медленно опуская глаза, повел ими по картинам, развешенным по стенам, и вдруг уставился в пылающее личико смущенной девушки. Девушка трепетала — ведь решалась ее поэтическая судьба!

— Чувствуется талант, — наконец изрек поэт. — Я бы даже сказал: большой талант! Первая строка — это чистый классицизм, — в голосе Клима почувствовалось умиление. — Это же Пушкин, господа, это возрождение лучшей традиции нашей классической поэзии! — он стукнул кулачком по скатерти. — А вы мне говорите про какую-то Татьяну Курносову! Но Бог с ней. Обратим теперь наше внимание на вторую строку… Это… это от символизма, это от Верлена и Брюсова, — и поэт томно, уже сам, потянулся к графину. Мадам Колобова немедленно положила ему на тарелку вторую баранью котлету.

— Читайте дальше, Вера, — уже повелительно сказал поэт. — Читайте, я вас слушаю.

— Дальше у меня не выходит, — снова законфузилась девушка, чувствуя всё же себя именинницей. — Я дальше не знаю, какие рифмы ставить.

— Это у вас только от робости, — снисходительно улыбнулся Клим Николаевич. — А вот давайте, например, так — давайте займемся, не будем тратить зря времени. Вы возьмите карандашик и творите. Есть? Ну вот, скажем, так: пришла красавица зима, пришла неслышною стопою, и все вокруг и я сама помолодели вдруг душою. Записали?

— Записала. Как нудно! Словно из хрестоматии.

— А можно, чтобы подлиннее, — попросила Ольга Васильевна. — У Татки Кривоносовой длинные стихи, Верочка?

— Длинные, мама. Можно дальше творить, Клим Николаевич?

— Не можно, а даже необходимо, Вера! — покровительственно улыбнулся поэт. — Творите, творите! О чем бы вы хотели, чтобы было дальше?

— Что-нибудь про любовь.

— Я так и думал — вы такая талантливая! Ну, творите: а ты мой юный чистый паж с такими чудными глазами, садишься в легкий экипаж, что называется санями.

— Чудно, чудно! — захлопали в ладоши мать и дочка.

Когда же первый восторг прошел, Верочка попросила:

— А нельзя ли, Клим Николаевич, сказать не с чудными, а с синими глазами? Я так люблю синие глаза!

— Вот видите, — даже со строгостью в голосе обратился Клим к мадам Колобовой. — У вашей дочери удивительная чуткость к образу, к символу. Она сразу же нашла лучшее выражение — ваша дочь исключительно одарена! Предсказываю вам, что она скоро перерастет меня, ее учителя.

— Еще можно? — спросила мадам Колобова, совершенно очарованная гостем.

— Еще котлетку? Ах, еще строфу? Можно и котлетку, и строфу. Благодарю вас! Верочка, творите: и мчишься ты, и обо мне ты вспоминаешь ночью лунной, и в этой синей тишине — ведь вы, Вера, любите всё синее! — любовь звучит гитарой струнной. Вот вы, Вера, и создали вполне законченное стихотворение.

— Мамочка! — растерянная и счастливая, лепетала девушка. — Это же лучше, чем у Татки! Я совсем не думала, что писать стихи так легко.

— Вы прикоснулись к творческому процессу. — напыщенно изрек Аполлонов-Бельведерский. — То ли еще будет! Только мужественно творите.

— И обо мне напечатают в газетах?

— О да! После первого же вашего выступления.

— Я просто не знаю, как благодарить вас, — заулыбалась поэту мадам Колобова. — Как это теперь у нее, после первого же урока, получается легко, изящно. А то, знаете, хоть на улицу не показывайся. У Курносовых дочь пишет, у Мамкиных тоже, у фон Вальднер и пишет, и мелодекламирует. Курносова, знаете, так заважничала своей Таткой, что едва стала отвечать на мои поклоны. Но куда вы? Сейчас должен явиться мой муж, мы… я… мы должны условиться.

— Ну, полноте, что вы! — небрежно отмахнулся поэт. — Работать с вашей дочкой, такой понятливой и талантливой, это чистое эстетическое наслаждение. Впрочем, я сейчас действительно нуждаюсь в деньгах… Может быть, вы одолжите мне рублей пятьдесят?..

К концу зимы Вера Колобова была в той же мере знаменита, как и Тата Курносова. К этому времени у поэта Аполлонова-Бельведерского щеки значительно пополнели и у него завелся новый шерстяной костюм. Поэт поговаривал уже о том, что для вящей пользы его поэтических занятий с Верочкой ему было бы хорошо занять одну из комнат в обширной Колобовской квартире. Но он сделал неверный тактический шаг — стал настойчиво ухаживать за Ольгой Васильевной.