— Опять без погон и поясов! — придирчиво заскрипел Нилов. — Поручик Долинский, остановите их.
— Стой! — гаркнул офицер, вырываясь вперед.
Двое солдат успели удрать. Офицер задержал троих.
— Чьи вы?
Солдаты были бледны от страха.
— Прапорщика Стахеева. Полковника Струйского… ротмистра графа Келлера! — лепетали денщики, зная, что им теперь грозит отчисление в полки.
Офицер записал фамилии их господ.
Солдаты таращили глаза и тянулись изо всех сил.
— Х о дите, как арестанты, по штабу! — добродушно журил их офицер. — Вот и отправитесь на позицию.
Денщики молчали.
Но когда поручик ушел догонять комкора, весельчак Степка Кольцо, денщик генштабиста Струйского, бросил чайник на землю, плюнул и развел руками:
— Четыре года по штабам мотаюсь, а такого генерала в жизнь не встречал! Рази ж это барин?.. Ну чистый каша-фельдфебель!
— Вот и зафельдфебелит он тебя червей кормить! — проворчал другой, матерясь. — И когда только эта каторга кончится!
XV
Недели через две наштакор, толстопузый, добродушный генерал Арликов, доложил Нилову, что командир полка, сменившего фанагорийцев, запрашивает, как быть с трупами, повисшими на проволоке против окопов одной из рот.
Немцы трупов не убирали для острастки русским. Время зимнее, заразы от них быть не могло.
Командир докладывает, — говорил Арликов, — что мертвецы плохо действуют на психику солдат, понижая боевой дух. Напоминают о неудаче, конечно. В случае наступления — прямой вред.
Разговор шел после обеда, в столовой офицерского собрания.
Нилов, позвякивая ложечкой, мешал чай в стакане. Погладив сухой острый подбородок, комкор скрипуче ответил:
— Ну что ж, уничтожьте их огнем.
Наштакору показалось, что Нилов говорит, думая о другом.
— Как-с?.. Чем? — переспросил генерал, подняв круглые брови, черные, как нарисованные.
— Огнем, — повторил Нилов, строго взглянув на начальника штаба. — Прикажите тяжелому дивизиону сровнять с землей это место!
— А моральное впечатление на солдат? — вкрадчиво возразил Арликов. — Учитываете ли вы, ваше превосходительство, почитание русским народом своих покойников?
— Раз трупы нельзя оставить висеть на проволоке, значит, их надо уничтожить, — спокойно скрипел Нилов, отхлебывая чай из обжигавшего пальцы стакана. — Позволить немцам депрессировать психику моих частей я не могу. Не испрашивать же у командарма разрешения начать переговоры о перемирии для уборки трупов?
И, скривив тонкие губы в усмешку, кончил намеком:
— Война не оперетка, генерал. Немцы правы — победит тот, у кого нервы крепче.
Солдаты полка, сменившего фанагорийцев, прильнули к бойницам, нутряно охая при каждом удачном ударе снаряда. А бомбы падали одна за другой с размеренной правильностью тяжелого обстрела.
Там, где пять минут тому назад в трехстах двадцати шагах от русских солдат висели на проволоке скорченные оснеженные трупы крестьян Сибири, Великороссии и Украины, доблестно, как писал Нилов в приказе, ворвавшихся в паутину немецкой проволоки, — теперь гудело, грохотало и бросало дымом, землей и кольями красное пламя тротила.
И вместе с ним в голубое бледное зимнее небо летели руки, ноги и головы.
Солдаты смотрели в бойницы, и глаза у них были круглыми с пустотой дикого ужаса в зрачках.
Уже в течение нескольких дней шли напряженные бои за обладание этим проклятым озерным дефиле. Лобовой участок русской позиции был неширок — умещалось на нем лишь три окопавшихся батальона.
Само по себе едва ли особенно важное при производимой общей большой операции, дефиле это стало таковым в самом процессе ее развертывания.
Случилось так, как часто бывает при игре в шахматы, когда случайно выдвинутая пешка оказывается под ударом, и вдруг противники всё свое внимание сосредотачивают именно на ней, один — защищая ее, другой — на нее нападая. И наконец, происходит так, что все их силы концентрируются по обе стороны этой пешки, и отдача или удержание ее уже определяют исход всей партии… А в начале игры и отдать ее, и взять можно было без особого влияния на этот исход.
И именно такой вот решающей дело пешкой стало это злополучное дефиле в развертывании тех боевых событий… К этой узкой, местами заболоченной и покрытой кустами тальника полосе суши противники с обеих сторон непрерывно подтягивали силы. Атаки велись уже в течение нескольких дней. Атакующие ударные части обеих сторон почти ежедневно менялись, ибо после первой же вылазки редели на три четверти своего состава и снова откатывались к укрепленным базам, где их сменяли новые батальоны.
Читать дальше