Яков Шехтер: Попка - дурак

- Я же просил вас, - выговаривал папа родителям жены, - не оставляйте радио включенным на весь день! Сёму переучивали всей семьёй, и к пяти годам он бойко стрекотал на чудовищной смеси из русского, идиш и молдавского. Читать он выучился легко и всё свободное время проводил за книжками. Речь у него наладилась, хотя излюбленным собеседником стал попугай. По его выкрикам можно было догадаться, какую книгу читает Сёма. - Бедный Соломон, - причитал попугай, - бедный Соломон! Куда ты попал, Соломон? Где ты был? Сёму попугай называл исключительно полным именем, а всё услышанное безобразно перевирал. - Пиастры, - кричал он по утрам, - пиастры и бутылка брому! - Если этот кошмар не прекратится, - вздыхал папа, - нам таки придётся тратить на бром последние пиастры. Но выжить попугая из дому не было никакой возможности. Едва папа предлагал обменять его на велосипед или поездку к морю, Сёма падал на пол и заходился в рыданиях. - Ты что, - зловеще шипела мама, обматывая Сёмину голову мокрым полотенцем, забыл про опухоль? Сёма рос нормальным, здоровым ребёнком, и о трагическом начале его жизни все, кроме мамы, потихоньку стали забывать. Ей же казалось, будто болезнь ушла вглубь и точит мальчика изнутри. Мама регулярно таскала Сёму на проверки, накачивала витаминами и свежей куриной печёнкой. Анализы оказывались достаточно благополучными, но мамино сердце не успокаивалось. Можно только представить, что бы она устроила, узнай правду о Сёминых играх с дворовыми котятами. Сёма приманивал их на кусочки мяса, обрезки колбасы, сахар, смоченный валерьянкой. То ли кошачья память коротка и глупые животные не помнили предыдущих Сёминых выкрутасов, то ли приманка выглядела в их перламутровых глазах достойной риска. Прыжком преодолев последние полметра, они хватали добычу всей пастью и стремительно пускались наутёк. Но реакция у Сёмы была не хуже кошачьей. Одной рукой он хватал незадачливого охотника за шерсть вдоль хребта, а второй, тоже со спины, обхватывал горло и сжимал пальцы. Котёнок начинал хрипеть и отчаянно молотить воздух лапками с растопыренными когтями. Силы быстро кончались, через полминуты он затихал. Веки накатывались на глаза, из распахнутой пасти свисали липкие слюни. Доводить до конца Сёма не решался, что-то останавливало его в самый последний момент. Он отбрасывал в сторону полузадохшегося котёнка и уходил домой. Пережитого хватало на несколько дней, а потом он снова начинал собирать лакомые кусочки. Никто не догадывался о настоящей причине, о тайном, дурманящем, сводящем с ума сладострастии. Сёма таился от посторонних глаз, раскидывая приманку в дальнем конце двора, между шершавой стеной дровяного сарая и кирпичным забором. Иногда котёнку удавалось до крови оцарапать его руку, Сёма бледнел и бежал к маме за зелёнкой. - Неблагодарные, - сердилась мама на котят, - как можно царапать того, кто вас кормит. Сёмушка, прекрати носить им еду, пусть поголодают! Сёма не соглашался и мама с затаённой гордостью рассказывала знакомым о большой любви её сына к животным. После восьмого класса Сёма поступил в строительный техникум. Его будущая специальность называлась "Технолог по производству бетонных конструкций". Вы спросите, как пятнадцатилетний мальчик выбирает такую профессию? Неужели он мечтает о ней с детства, в четыре года просит отца принести немного бетона и арматуры для игр, а в девять убегает из дома на ближайшую стройку? На самом деле Сёма поступал на "гражданское строительство", но не прошёл по баллам. Неудавшихся строителей автоматически записали в бетонщики. Сёма не расстроился - ему было абсолютно всё равно куда поступать. Если бы в том году евреев принимали на дрессировщиков обезьян, он стал бы дрессировщиком, в кулинарный техникум - поваром, в музыкальное училище дирижёром. Но там, наверху, его жизнь спланировали определённым образом; и хоть вейся ужом, стелись периной или бейся об лёд, тщетны усилья и напрасен труд. Какие испытания записали на твоей странице - те и получишь. Главное испытание училось вместе с Сёмой в одной группе, но до последнего курса не давало о себе знать. Звалось оно Лукрецией и носило облик простенькой девчушки из молдавской глубинки. Примечательного в ней ничего не было; прямые серые волосы, плоское личико с россыпью красных прыщиков на лбу и подбородке, неровные мелкие зубы. Сидела она все годы где-то посередине аудитории, старательно записывала лекции в общую тетрадь, а в перерывах там же, за столом, тихонько, словно мышка, съедала принесенные из общежития бутерброды. Читать дальше