Василий Шукшин - Бессовестные

Василий Шукшин

Бессовестные

Старик Глухов в шестьдесят восемь лет овдовел. Схоро-нил старуху, справил поминки... Плакал. Говорил:

-- Как же я теперь буду-то? Один-то?

Говорил -- как всегда говорят овдовевшие старики. Ему правда было горько, очень горько, но все-таки он не думал о том, "как он теперь будет". Горько было, больно, и все. Вперед не глядел.

Но прошло время, год прошел, и старику и впрямь ста-ло невмоготу. Не то что он -- затосковал... А, пожалуй, затосковал. Дико стало одному в большом доме. У него был сын, младший (старших побило на войне), но он жил в городе, сын, наезжал изредка -- картошки взять, капусты соленой, огурцов, медку для ребятишек (старик держал шесть ульев), сальца домашнего. Но наезды эти не радовали старика, раз-дражали. Не жалко было ни сальца, ни меда, ни огурцов... Нет. Жалко и грустно, и обидно, что родной сын -- вроде уж и не сын, а так -- пришей-пристебай. Он давал сыну саль-ца, капусты... Выбирал получше. Молчал, скрепив сердце, не жаловался. Ну, пожалуйся он, скажи: плохо, мол, мне, Ванька, душа чего-то... А чего он, Ванька? Чем поможет? Ну, повздыхают вместе, разопьют бутылочку, и он уедет с чемоданом в свой город-городок, к семье. Такое дело.

И надумал старик жениться. Да. И невесту присмотрел.

Было это 9 мая, в День Победы. Как всегда, в этот день собралось все село на кладбище -- помянуть погибших на войне. Сельсоветский стоял на табуретке со списком, зачи-тывал:

-- Гребцов Николай Митрофанович.

Гуляев Илья Васильевич.

Глухов Василий Емельянович.

Глухов Степан Емельянович.

Глухов Павел Емельянович...

Эти три -- сыны старика Глухова. Всегда у старика, когда зачитывали его сынов, горе жесткими сильными пальцами сдавливало горло, дышать было трудно. Он смотрел в зем-лю, не плакал, но ничего не видел. И долго стоял так. А сельсоветский все читал и читал:

-- Опарин Семен Сергеич.

Попов Иван Сергеич.

Попов Михаил Сергеич.

Попов Василий Иванович...

Тихо плакали на кладбище. Именно -- тихо, в уголки по-лушалков, в ладони, вздыхали осторожно, точно боялись люди, что нарушат и оскорбят тишину, какая нужна в эту минуту. У старика немного отпускало, и он смотрел вокруг. И каждый раз одинаково думал: "Сколько людей загубле-но!"

И тут-то он приметил в толпе старуху Отавину. Она была нездешняя, хоть жила здесь давно, Глухов ее знал. У старухи Отавиной никого не было в этом скорбном списке, но она со всеми вместе тихо плакала и крестилась. Глухов уважал набожных людей. За то уважал, что их -- преследуют, под-смеиваются над ними... За их терпение и неколебимость. За честность. Он присмотрелся к Отавиной... Горбоносая, дю-жая еще старушка, может легко с огородом управиться, ба-ню истопить, квашню замесить и хлеб выпечь. Старик не мог есть "казенный хлеб" -- из магазина. И вдруг подумал ста-рик: "Тоже ведь одна мается... А?"

Пришел домой, выпил за сынов убиенных... И стал вплотную думать: "Продала бы она свою избенку, перешла бы ко мне жить. А деньги за избу пусть на книжку себе поло-жит. И пусть живет, все не так пусто будет в доме. Хоть в ба-ню по-человечески сходить, полежать после баньки безза-ботно... На стол -- есть кому поставить, есть кому позвать: "Садись, Емельян". Жилым духом запахнет в доме! Совсем же другое дело, когда в кути, у печки, кто-нибудь громыха-ет ухватами и пахнет опарой. Или ночью, когда не спится, можно потихоньку поговорить... Можно матернуть бригади-ра колхозного, например. Она, правда, набожная, Отавиха-то, но можно же другие слова найти, не обязательно ма-териться. У самого дело к концу идет, к могиле, -- хватит, наматерился за жизнь. Да нет, если бы она пришла, было бы хорошо. Как ты ни поворачивайся, а хозяйка есть хозяйка". Так думал старик. Даже взволновался.

И вот выбрал он воскресный день, пошел к Ольге Серге-евне Малышевой, тоже уже старушке, но помоложе Отавихи, побашковитей. Эту Ольгу Сергеевну старик Глухов когда-то тайно очень любил. Тогда он был не старик, а мо-лодой парень, и любил красивую, горластую Ольгу. По-мышлял слать к Малышевым сватов, но началась револю-ция. Объявился на селе некий молодец-комиссар, быстро окрутил сознательную Ольгу, куда-то увез. Увезти увез, а сам где-то сгинул. Где-нибудь с головой увяз в кровавой то-гдашней мешанине. А Ольга Сергеевна вернулась домой и с тех нор жила одна. Как-то, тоже по молодости, но уже буду-чи женатым, Емельян Глухов заперся к Ольге Сергеевне в сельсовет (она работала секретарем в сельсовете) и открыл ей свое сердце.