Василий Шукшин: Бессовестные

Малышева очень была удивлена. Так была удивлена, что сперва не нашлась, что сказать путное.

-- Жениться собрался?

-- Ну, жениться... это... какая уж это женитьба? Так -- сойдемся для облегчения.

-- Юридически -- это все равно женитьба. Чего ты хвос-том-то виляешь?

Глухов опешил.

-- Ну -- жениться. А что, это не поощряется?

Малышева внимательно и как-то с отчуждением, с ка-ким-то скрытым враждебным значением посмотрела на ста-рика.

-- А она согласна? Хотя, ты говоришь, не успел с ей...

-- Не знает она! Вот и пришел-то просить: поговорила бы ты с ей. Где поговорила, где и -- уговорила. Она старушка ве-рующая, может, скажет -грех... А какой грех? Так-то разобраться-то. Я одинокий, она тоже одинокая...

-- У нее дочь в городе.

-- Да это-то!.. Это и у меня вон сын в городе. Толку-то от их нынче. А мы бы как-нибудь и скоротали бы остаток жиз-ни-то. Кто первый помер -- есть кому схоронить.

-- У вас же дети! -- вдруг нервно возвысила голос Малы-шева. -- Чего вы сиротинками-то казанскими прикидывае-тесь?

Глухов замолк. И в свою очередь внимательно и сердито посмотрел на Малышиху. Чего она злится? Она же вся изозлилась. Чего?

-- Ты чего, Сергеевна? -- спросил.

-- Я ничего. Вы жениться-то надумали, не я. А ты меня спрашиваешь: чего я? Я-то ничего.

-- Чего-то сердишься...

-- Да нисколько! Вона, буду я еще сердиться. Женитесь! Поговорить надо с Отавихой? Поговорю, -- теперь засуети-лась Малышева, затараторила тоже. -Позову ее, и погово-рим, мне не трудно. Узнаю: согласна она или нет? Чего же мне сердиться? Смеяться-то над вами, шутами, будут, не надо мной.

-- Как так?

-- Что?

-- Смеяться будут?

-- А что -- радоваться?

-- Да разве не бывает так -- старики сходются...

-- Бывает, бывает. Давай завтра приходи в обед... Я ее по-зову пораньше, обговорю с ей сперва, а ты попозже, к обе-ду, приходи. Бывает так, бывает. Сколько угодно! Я погово-рю с ей, не беспокойся. Поговорю.

Старик Глухов ушел от Малышевой с неясным чувством. Какой-то подвох чуял со стороны Малышихи. Странная ка-кая-то старуха, ей-богу. Чего-то все нервничает, злится. Всех бы она переделала, перекроила... Всех бы она учила жить, всех бы судила. Старик даже подумал: не вернуться ли да не сказать ей, что -- не надо никакой ее помощи, сам как-ни-будь управлюсь. Даже остановился и постоял. И решил, что -- ладно, черт с ней, пусть поговорит. У самого все рав-но не так выйдет -- не сумеет ладом поговорить. Пусть злит-ся, а дело пусть сделает.

На другой день у старушек -- Малышевой и Отавиной -- состоялось свидание. И состоялся разговор.

Отавиха пришла к Малышевой, первым делом глянула в передний угол (нет ли иконки?), скромно присела на крае-шек плюшевого дивана. Поздоровалась.

-- Я чего призвала тебя, -- сразу начала Малышиха. -- Глухова старика знаешь?

-- Емельян Егорыча? Знаю, как же. У его трех сынов убило...

-- Так вот он хочет на тебе жениться, -- Малышева отче-канила слова, как семь аккуратных пельменей загнула. -- Ты согласна?

-- Свят, свят, свят! -- перекрестилась Отавиха. -- Да он что?!

-- А что? -- как-то даже развеселилась Малышиха. -- Вы одинокие... Ты подумай, подумай сперва, не торопись отве-чать. Он такой же козел, как все, но поможет дожить оста-ток жизни. Как сама-то думаешь? Избу говорит, можно по-ка не продавать, можно заколотить; если уживетесь, тогда уж можно, мол, продать, а деньги -- на книжку. Как дума-ешь-то?

-- Да как я могу думать? -- искренне не знала старуха Отавина. -- У меня и думы-то все из головы убежали. Как же -- с бухты-барахты -- выходи замуж, -- Отавиха мелко, искренне посмеялась. -- Эдак-то рассудка можно лишить-ся. Вот так невеста!

-- Ну, и он тоже -- жених. Как все же?

-- Да погоди ты, Сергевна, не колготись, дай с духом со-браться...

-- Он придет счас. За ответом.

-- Эка! -- Отавиха даже привстала с дивана и поглядела на дверь. И опять села. -- Вот задача-то!

-- Ну, я гляжу, ты уж почти согласная.

Старуха Отавина вдруг серьезно задумалась.

-- Я тебе так скажу, Сергевна: он старик ничего, не пьет, не богохульничает особо, я не слышала. Только... -- Отави-на посмотрела на сваху. -- Так-то бы оно -- што? Бывают -- сходются, старики, живут...

-- Бывает.

-- А ну-ка да он ночами приставать станет?

Малышева даже рот открыла.

-- Как?

-- А как? Так. Они знаешь какие! Перьво-наперьво я бы желала знать и быть в надежде, што он приставать не станет. И штоб не матершинничал. Табак курит... Ну, тут уж... все курют, тут не укоротишь.

-- Так ты согласная? -- изумилась Малышева.

-- Погоди-ка, не гони-ка коней. Я вот и говорю: много у меня всяких условиев получается. То -- нельзя, это -- нель-зя... А старик подумает да и скажет: "Чего же тада и можно-то?" И все наше сватовство-то само собой и распадет-ся, -- Отавиха опять мелко засмеялась. -- Вот не думала, не гадала... Господи, господи. Оно бы -- так-то чего? У меня вон товарка моя задушевная бывшая в Буланихе, где я раньше жила, тоже вот так вот: пришел старик, тары-бары, а по-томи говорит: "Давай, мол, Кузьмовна, вместе жить". И жи-ли. Он, правда, уж умер года два как... А она живет в его до-ме. И хорошо жили, я знаю. Сколько?.. Годов пять жили. Ничо, не обижал ее. К концу-то жизни люди умней делают-ся. Счас вон... поглядишь на нонешних-то... господи, госпо-ди!.. Поглядишь, и ничего не скажешь. Оно бы, знамо, и мне в покое бы дожить да в тепле... Избенка-то у меня вся проху-дилась, рада, что уж зима кончилась -- никак ее не нато-пишь. Топишь-топишь, топишь-топишь, а все как под решетом.