Михаил Арцыбашев - Бунт

— Полегче, полегче-с… потише, Авдотья Степановна! Помилуйте-с… здесь не полагается!— насмешливым говорком произносил он, отступая к двери.

— Изверг!

— Что? Что у вас такое? Это что за безобразие? Полынова! Как вы… молчать!..— кидаясь к ним, закричала надзирательница.

— Не могу я молчать!— отчаянно завопила Полынова.— Он… он меня погубил, проклятый! Он мне сам говорил: «брось эту жизнь, я тебя обзаконю,..» деньги взял!

— Какие деньги?— вскинулась надзирательница.

Вокруг стеснилась толпа, многие даже на стулья повставали, чтобы лучше видеть.

Мещанин в сюртуке немного смутился, нос у него закраснел, а глаза забегали низом.

— Это так можно все говорить!— пробормотал он, оглядываясь кругом исподлобья.

— Какие деньги?.. Мои!.. Кровные триста рублев! Как одна копеечка… — хлипающим голосом и все нелепо шевеля пальцами перед лицом мещанина, точно желая вцепиться ему в бороду, которая была скверно выбрита, вопила Полынова.

— Он взял у вас триста рублей? Когда?

В толпе послышались и смеющиеся и негодующие голоса.

— Он, проклятый… жениться обещал… с тем и деньги взял! Ты, говорит, в исправительное, чтобы скверну… скверну очистить… а я на эти деньги торговлю… а опосля… Обманул!— вдруг пронзительно закричала Полынова и как-то сразу, всплеснув руками, как мешок, осела на пол к ногам обступивших людей.

— Ай, батюшки!

— Вот так история!

— Ты это что же, голубчик!— беря мещанина почти за ворот черного сюртука, с сердитой веселостью спросил полный, хорошо одетый, с пушистой, светлой бородой господин, тот самый, который пришел к Ивановой.

Мещанин злобно оглянулся и вывернулся движением скользких тонких лопаток.

— Вы не хватайтесь!— угрожающе пробормотал он.— Я за их поклепы не ответствен… Жениться я, может, и точно хотел… Это что говорить… Потому как питал я такое чувство… А… все, значит, смеются: ты на такой женишься!.. тоже при своем самолюбии… Нам тоже нежелательно!..

Полынова, сидевшая на полу с тупым и ошалевшим взглядом, вдруг сорвалась и изо всей силы вцепилась в полу его сюртука, но мещанин ловко отскочил, и Полынова звонко шлепнула худыми ладонями по гладко крашенному полу.

— Прокл…— прохрипела она, стоя на четвереньках.

— Да деньги-то ты взял?— настаивал господин с бородой.

Но мещанин вдруг нахохлился.

— А вам что?— вызывающе ухмыльнулся он. — Вы видели? А не видели, так и соваться нечего!.. Да если бы и отдали они свой капитал кому, так в том их добрая воля… Как любимши, я им, может, больше, чем на триста рублев, денег переносил…

— Врешь, врешь, подлец!— захрипела, теряя голос, Полынова.— Сам с меня тянул… проклятый!..

Вдруг она замолчала, стиснула зубы и уставилась на всех таким странным, наивно-удивленным взглядом, что от нее отшатнулись, и даже мещанин опасливо замолчал…

— Чего ты?— спросила Иванова наклоняясь.

Зубы Полыновой стучали, она судорожно разводила руками по полу и вдруг ухватилась за живот и закричала тоненьким пронзительным голосом.

— Да она рожает!— крикнул кто-то и совершенно глупо захихикал.

Сразу все заговорили и задвигались. Послышались советы, сожаления, и кто-то побежал зачем-то за водой. Господин с бородой хотел опять захватить за шиворот мещанина, но тот плюнул, надел шапку тут же в комнате и с обиженным видом пошел вон.

— Это уж Бог, знает что такое!— возмущенно бормотал он.

Подымавшийся снизу по лестнице дворник тупо посмотрел ему в спину.

К вечеру, когда все мало-помалу успокоилось, когда зажгли огонь и все разошлись по своим комнатам, Саша сидела на своей кровати с хорошенькой Ивановой. Сюртукова опять, хоть и не полагалось спать раньше времени, тихо похрапывала, опершись головой на столик. Рябая неподвижно сидела спиной к Саше, но по ее спине Саша и Иванова чувствовали, что она их слушает. Кох в дальнем углу шила что-то у свечки. Было тихо.

— Мы в этой палате, — говорила Иванова, смеясь одними глазами,— все «новенькие», которые еще к делу не пристроены, а то у них тут скоро… Даром кормить не будут…

— А вы как сюда, душенька, попали?— робко спрашивала Саша и сама удивлялась, какая она тут стала тихая и ласковая.

— Да так,— весело засмеялась Иванова, встряхивая волосами:— надоело по улицам шляться… устала… Поживу тут, отдохну… Как к работе приставят, уйду.

— Куда?— еще робче спросила Саша.

Ей было странно и даже неприятно слышать, что и отсюда уходят.

— Да куда… Туда, откуда и пришла! — звонко и нисколько не смущаясь, ответила Иванова.