Иван Сидельников - Под чужим именем

- Как же ты жил?

- А як зверюга неприкаянный... Выкопал себе яму под сваленным деревом, накрыл ее, но разве в ней от холодов спасешься?.. Такая житуха опротивела хуже смерти, и я решил с ней покончить...

Николай видел и чувствовал: его "чистосердечное" признание производит на милиционера благоприятное впечатление. Это подбадривало: доброжелательно составленный протокол задержания не могут не заметить потом и следователь, и судьи.

Когда милиционер выспросил у задержанного все, что в подобном случае положено выспросить, и дал ему подписать свои показания, Николай мечтательно сказал:

- Як бы меня теперь снова отправили на передовую, я бы воевал честно...

- Это уж военный трибунал будет решать, чего тебе пришпандорить, высшую меру или штрафную роту, - с чувством исполненного долга пояснил милиционер, засовывая протокол в командирскую сумку. - А будь моя воля, я б тебя, сукиного сына, без суда и следствия шлепнул как миленького! Подлым трусам и паникерам нет места на нашей земле!

В душе Николай был безоговорочно согласен с ним, но, продолжая играть роль "раскаявшегося дезертира", взял да и поддел его:

- Храбрость-то надо бы показывать не в тылу...

Милиционер весь передернулся, побледнел и, тяжело дыша, проговорил со страшной яростью:

- Ты, отброс человеческий, и смердящий к тому же... Да знаешь ли ты... Моя грудь... Вот эта самая... Так вот она в рукопашной тремя фашистскими пистолетными пулями прострелена! Так что наперед прошу выражаться поаккуратней, не то я за самого себя не ручаюсь...

"Перестарался, - сокрушенно думал Николай, шагая впереди оскорбленного им милиционера. - Дернуло же меня за язык брякнуть такое... Ты уж, дорогой товарищ, прости, я ведь поставлен в такие условия, что сам черт, и тот может ногу сломать..."

8

Когда перед побегом Николай Кравцов обдумывал версию своего "дезертирства", он не мог не понимать, что ее непременно будут проверять и, стало быть, могут обнаружить, в ней уязвимое место: односельчанин и друг детства Иван Дмитриевич Косаренко, чье имя взял себе Николай, в названном полку не служил и, по слухам, пропал без вести еще в первые месяцы войны. Даже самого неискушенного в сложном искусстве дознания следователя это обстоятельство может натолкнуть на крайне нежелательные меры, вплоть до отсылки его к месту "дезертирства".

Как и предполагал Николай, следователь райотдела милиции уже после первого ознакомительного допроса письменно запросил названный им полк действительно ли из него дезертировал рядовой Косаренко? Самого же Николая, перед тем как отправить в Вологодскую тюрьму, посылал в райвоенкомат на медицинскую комиссию. Мнение докторов было единодушным: годен к строевой службе.

Только теперь, в тюремной камере, Николай по-настоящему осознал, какое непомерно тяжелое бремя взвалил на свои плечи, - отречься от самого себя и под чужим именем отвечать - по законам военного времени! - за мнимую измену солдатскому долгу. Больше того, эту "измену" и он еще должен доказать следственным органам и военному трибуналу!

Сумеет ли?..

Но если даже и сумеет, кто поручится за то, что к нему не применят полагающуюся за дезертирство высшую - совершенно справедливую! - меру наказания?..

Однажды Николай так ушел в себя, что начисто забыл, кто он теперь, и никак не отреагировал на распоряжение надзирателя: "Косаренко, вынеси парашу!" Тому пришлось повторить приказание и даже его потормошить:

- Да ты оглох, что ли?

- Виноват, гражданин начальник! - смиренно сказал очнувшийся Николай. Задумался.

- А об чем тебе свою голову-то ломать? - добродушно-ворчливо, но без иронии, пожурил старик надзиратель. - Напоен? Накормлен?

- Как зять у заботливой тещи! - удыбнулся Николай, подстраиваясь под игривый тон надзирателя. - И охраняем куда лучше, чем неверная жена ревнивым мужем.

- Что же тебе по нонешним временам еще-то надо?

- Ничего, я всем доволен.

- То-то же... Должен радоваться, что над тобой пули не свистят и снаряды не воют. Этого же, чай, хотел, когда с фронта-то бежал?

- Сущую правду говорите, гражданин начальник! Я и вправду мечтал о тишине и безопасности. Но теперь согласный опять туда...

- Вот за это молодец! Ежли, конечно, всем сердцем почувствовал... Стало быть, в тебе еще не все человеческое погибло...

Изнуряюще медленно тянулись короткие декабрьские дни, бесконечными казались ночи с пугающей тишиной и бессонницей. Сутки складывались в недели, не внося в положение Николая абсолютно никаких изменений: его даже не вызывали на допросы!..