Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Видали вы ребенка, которого посадил старый кучер рядом с собой на козлы и позволил ему держаться за вожжи, воображая, что он правит лихой и могучей тройкой. Кони бегут быстрее и быстрее, дорога скользит под ногами, топот сливается в один одуряющий гул, брызги летят из под копыт, ветер режет лицо, развевает волосы и срывает шапку, дух захватывает; милому мальчику весело, он боится, но перенимая у ямщиков, представляет вид лихого, покрикивает, махает рученками. [251] Зач.: Бедняжке страшно, но он храбрится, притворяется спокойным и привычным лихачем ямщиком. Бедняжке кажется, что он всё делает, что он единственная причина быстроты, с которой несется тройка, он смутно верит этому, но с презрением и гордостью поглядывает на воза и пешеходов, и [252] Зач.: гонит несется всё шибче и шибче, прохожий любуется на бедного мальчика и похвалами разжигает его, но лошади несутся [253] Зач.: только так скоро, как хочет того еще шибче, мальчику жутко, он закрывает глаза, и старый кучер берет вожжи, «Довольно, будет с вас, барин», и кучер остановил лошадей, «а вы подите к нянюшке».

«А правда, что я так правлю, как самый лучший ямщик! Лучше всех на свете?»

«Правда, правда. Ступайте, будет».

[254] Зач.: <���Но> То, что я хочу описывать. Это было в То самое время, когда у нас в России человечка с маленькими ручками и орлиным носом звали Буонапарте, как научили нас тому эмигранты, составлявшие украшение наших гостиных, когда в дипломатических актах называли его «cet homme», [255] [этот человек,] когда отвращение к святотатцу, осквернившему престол святого Лудовика и мученика Лудовика, соединялось с презрением к нему, в то время, когда после убеждения, что он не посмеет... он вдруг посмел схватить в чужом городе, невинного и влюбленного, счастливого юношу и велел во рву убить его, как собаку, за то, что юноша этот был родня королю мученику. То время, когда le duc d'Enghien и la catastrophe, le meurtre, l’abominable meurtre d’Ettenheim [256] [герцог Энгиенский и несчастное событие, убийство, отвратительное убийство в Эттенгейме] был на устах каждой чувствительной особы высшего круга, в то время, когда молодой, любезной, красивой монарх Александр I [257] Зачеркнуто: после Павла сосредоточивший на себе все надежды России решил устроить судьбы Европы, остановить les envahissements de cet homme, [258] [завоевания этого человека,] заключил союз с Австрией и решил, что, победив Буонапарте, [259] Зач.: (победа была несомненно, так как коалиция имела более 600 тысяч войска) в победе нельзя было сомневаться, французам будет предоставлена свобода избрания того образа правления, который они найдут для себя лучшим, и купленные имения эмигрантов останутся в руках владельцев. Всё было тонко предвидено. Опять ехала другая тройка навстречу и правил ей опять не тот кучер, которого все видели на козлах, а всё тот же старый, старый старик, везущий по своему и правящий миром со времен Алкивиадов и кесарей. [260] Зач.: <���Всё только и гов[орило]>. Как и всегда бывает, государство готовилось к войне, но очень, очень мало людей заботилось узнать и обсудить причины и случайности войны. Собирали рекрут, играли в бостон, женились, ссорились, богатели и разорялись.

Но не Наполеон и не Александр, не Кутузов и не Талейран будут моими героями, я буду писать историю [261] Зач.: героев не менее людей, более [262] Зач.: человечных свободных, чем государственные люди, [263] Зач.: таких же, как все мы, людей общества историю людей, живших в самых выгодных условиях жизни, [264] Зач.: для борьбы и выбора между добром и зло[м], <���для> людей, изведавших все стороны человеческих мыслей, чувств и желаний, людей таких же, как мы, могших выбирать между рабством и свободой, между образованием и невежеством, между славой и неизвестностью, между властью и ничтожеством, между любовью и ненавистью. людей, свободных от [265] Зач.: боязни бедности, от [266] Зач.: предрассудков и имевших право считать себя [?] равными всякому. В таком положении находилось в начале нашего века русское дворянство. невежества и независимых, людей, не имевших тех недостатков, которые нужны для [267] Зач.: славы, живших, страдавших не как герои, а как люди, но имевших те свойства, которые нужны того, чтобы оставить следы на страницах летописей, но глупой человек не видит этих следов, не выразившихся в мишурном величии, в книге, в важном звании, в памятнике, он видит их только в дипломатическом акте, в сражении, в написанном законе. [268] На полях рукописи: Сцена с женой. Один — жесток. К[нязь] В[асилий] в Москве и при смерти подл. Переписка о войне, война во всем. У К. по старому. Он видит их только в том насильственном зле, которому суждено нарушать спокойное течение человеческой жизни, и он записывает эти события в свою летопись, воображая себе, что он пишет историю человеков. Люциан Бонапарт был не менее хороший человек, чем его брат Наполеон, а он почти не имеет места в истории. Сотни жирондистов, имена которых забыты, были еще более хорошие люди. Сотни и тысячи не жирондистов, а простых людей Франции того времени были еще лучшими людьми. И никто их не знает. Разве не было тысяч офицеров, убитых во времена войн Александра, без сравнения более храбрых, честных и добрых, чем сластолюбивый, хитрый и неверный Кутузов?