Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

[В рукописи нехватает одного листа]

действительно теперь нельзя было ошибиться.

В толпе, между полицейскими всё зашевелилось и затихло; полицимейстер в ленте и звезде приложил руку к шляпе, карета одна, гремя по очищенной дороге, [237] Зач.: на двух караковых рысаках подкатилась к крыльцу, и из кареты легко лаковым сапогом с шпорой ступил на красное сукно высокой мущина в мундире с поднятыми плечами. Шапки снялись, по всем пробежал трепет, в особенности Анатоль, сам не зная отчего, почувствовал в сердце вдруг чувство радости, ожидания чего то и зависти, и знакомая народу фигура государя с зачесанным затылком и взлизами, с высокими эполетами и андреевской лентой из под шинели, быстро показалась и скрылась в освещенном подъезде. Государь в руке держал шляпу с плюмажем и что то мельком сказал проходя вытянутому и наклоненному полицимейстеру. Каждое движение, каждая принадлежность были замечены сотнями глаз. Государь прошел. [238] Зач.: и Анатоль Шимко радостно оглянулся на всех, потом тяжело вздохнул и почему то почти вслух [239] Зач.: стал твердить сказал про себя следующую фразу: Je le souhaite, sire! Oui, je le souhaite de tout mon coeur. [240] [Желаю этого, государь! Да, я желаю этого от всего сердца.] Из за окон пронеслись стройные звуки прекрасного оркестра, и из за освещенных окон и опущенных гардин зашевелились двигающиеся тени. Анатолю стало очень грустно. Он всё смотрел.

— Ну чего смотреть, пойдем, — раздался подле него хриплый голос мастерового к своему товарищу. Анатоль опомнился. [241] Зач.: «Куда итти?» подумал он, «пойду к <���Куракину>, <���к Моро>, к Красновицкому, <���к Криницыну>, он тоже не поехал. Но он не хотел сам... он не хотел ехать сам... играть на бильярде». Он повернулся, [242] Зач.: вздохнул еще и, опустив голову взмахнул тросточкой и, молодцовато раскачиваясь, пошел по направлению к Невскому. — Je le souhaite, sire, de tout mon coeur, — всё твердил он про себя.

<���Как! на бал?! ты не хотел ехать,— сказал Анатоль, на крыльце дома встречая князя Криницына, садившегося в карету, и нарочно ударяя на ты, чтобы кучер и лакей [слышали], что он говорит «ты» их барину. [243] Зачеркнуто: — Лежал, лежал скука. Поеду — отвечал

— Надо ехать по многим причинам, — отвечал по французски красивый юноша в бальном костюме, останавливаясь перед дверцой кареты. — Поедем, довезу до дому.

— Как поздно! Я проходил мимо, государь проехал.

— Поедем что ли? — нетерпеливо крикнул Криницын. — Или нет, слушай, ко мне хотела приехать Мими, я от нее бегу. Утешь ее. Сиди у меня. Ернест, напойте его чаем, — крикнул он провожавшему лакею французу и, вскочив в карету, молодой князь нагнулся головой над перчаткой, которую он застегивал, придвигая ее к фонарю. — Смотри, Шимка, утешь и дождись меня, все расскажи, — крикнул он еще из дверцы, веселым успокоившимся тоном, после того, как застегнул перчатку и уселся вглубь кареты.

Петр Криницын был второй и меньшой сын известного сановника того времени, только нынешней зимой вернувшийся из за границы с братом, куда они под руководством l'abbé Musard были посыланы отцом для окончания блестящего воспитания. Оба молодые человека по своему положению и воспитанию обращали на себя внимание тогдашнего света.>

Пишу о том времени, которое еще [244] Зач.: живо в памяти живых людей, время, которое цепью живых воспоминаний связано с нашим, которого запах и звук еще слышны нам. Это время первых годов царствования Александра в России и первых годов могущества Наполеона во Франции.

Время [245] В начале страницы: В то время, когда после неслыханного Во Франции. Читая историю, для нас стирается жизнь того времени настоящая и остаются уродства. Главное исчезает бесследно. Лучшие люди не те, которые Зач.: В 1805 году в одном из покоев еще старого дворца в Петербурге, у фрейлины императрицы Марии Феодоровны собралось небольшое общество <���и разговор зашел о предстоящей войне> родных и близких знакомых. Сидела старушка, екатерининская штатс-дама, хозяйка покоев, ее дочь, фрейлина императрицы Марьи Федоровны княжна Анна Зологуб <���известная своей любезностью и умом всему Петербургу>, известная своей красотой приезжая из Москвы дебютантка <���в свете зимы 1805-го года москвитянка Марья>, молоденькая барышня Мари Корсагова <���приехавшая из Москвы с своей теткой>, княгиня Анна Алексеевна, тоже москвичка, и князь Василий Безбородков, любимец государя, отец фрейлины и муж штатс-дамы. Это было в 1805 году. между французской большой революцией и пожаром Москвы, то самое время, когда революция [246] Зачеркнуто: повидимому задавленная и отсветившая, воплотилась в силу и давала каждому и каждую минуту эта перестала быть идеей и стала силой, уже не спорившей, не доказывавшей, но материально дававшей себя чувствовать каждому, как [247] Зач.: разрушение землетрясения, которого огонь уже потух, но обломки скал и стен еще давят людей, как будто подземный огонь, переставший светить, но начавший разрушать беспричинно и бессмысленно, как это казалось людям того времени, [248] Зач.: Это было в то время, когда карта Европы перерисовывалась каждые две недели различными красками, голландцы, бельгийцы, итальянцы и маленькие немецкие народцы решительно не знали, какому политическому богу кланяться, в то время, когда маленькой человечек, в сереньком сертучке и круглой шляпе, с орлиным носом, коротенькими ножками, маленькими белыми ручками и умными глазами, воображал себе, что он делает историю, тогда как он был только самый покорный и забитый раб ее, когда этот человечек старался раздуваться в сообразное, по его понятиям, величие положения и, несмотря на умную и твердую натуру, [249] Зач.: начинал теряться и гибнуть, как человек, оставаясь для толпы великим владыкой и полководцем при первом прикосновении земного величия, человеческой лести и поклонения, потерял свою умную голову и погиб, [250] Зач.: как человек. надолго еще оставаясь для толпы чем то страшным и великим.