Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Через два дня Nicolas получил от Долохова записку следующего содержания: «Я у вас в доме больше не буду, и ты знаешь почему. Я еду послезавтра и ты скоро, как я слышал. Приезжай нынче вечером, помянем Москву гусарской пирушкой. Я кучу у Яра».

Ростов из театра в одиннадцатом часу приехал к Долохову и нашел у него переднюю полну плащами и шубами, и из-за отворенных дверей услыхал гул мужских голосов и звуки перекладываемого золота. Три небольшие комнаты, занимаемые Долоховым, были красиво убраны и ярко освещены. Гости чинно сидели вокруг столов и играли. Долохов ходил между ними и радостно встретил Ростова. О предложении и вообще о семействе ни слова не было сказано. Он был ясен и спокоен больше, чем обыкновенно, но в глазах его Ростов заметил ту черту холодного блеска и наглого упорства, которая была в них в ту минуту, как он на клубном обеде вызывал Безухова. Ростов не играл во всё время пребывания своего в Москве. Отец просил его несколько раз не брать карты в руки, и Долохов несколько раз смеясь говаривал ему:

— Играть в карты на счастье можно только дураку. Коли играть, то играть на верные.

— Разве ты станешь играть на верные? — говорил ему Ростов.

Долохов странно улыбнулся на эти слова и сказал:

— Может быть.

Теперь, после ужина, Ростову вспомнился этот разговор, когда Долохов, сев на диван между двух свечей и выкинув из стола мешок с червонцами, ширококостыми, мускулистыми руками распечатал игру и вызывающими и приятными глазами оглянул присутствующих. Глаза его встретились с взглядом Ростова. Ростов боялся, чтобы он не подумал, что он вспоминает в это время о бывшем между ними разговоре об игре «наверное», и искал и не находил в уме своем шутки, которая бы доказала ему противное, но, прежде чем успел он это сделать, Долохов, уставив свой стальной взгляд прямо в лицо Ростова, медленно и с расстановкой, так что все могли слышать, сказал ему:

[ Далее со слов :—А помнишь, мы говорили: дурак, кто на счастье хочет играть... кончая: Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить теперь, перебил его. — близко к печатному тексту . T. II, ч. 1, гл. XIII—XIV.]

— Когда прикажете получить деньги, граф? — Ростов вопросительно взглянул на него.

— Завтра, господин Долохов, — сказал он и, побыв несколько времени с другими гостями, вышел в переднюю, чтобы ехать домой. Долохов остановил его и отозвал в маленькую комнатку, в которую выходила другая дверь из передней.

— Послушай, Ростов, — сказал Долохов, схватив за руку Nicolas и глядя на него страшным, нахмуренным лицом. Ростов чувствовал, что Долохов не столько озлоблен, сколько хочет казаться страшным в настоящую минуту. — Послушай, ты знаешь, что я люблю Софи, люблю так, что я весь мир отдам за нее. Она влюблена в тебя, ты ее держишь, уступи ее мне, и мы квиты в сорок две тысячи, которые ты не можешь заплатить мне.

— Ты с ума сошел! — сказал Nicolas, не успев оскорбиться, так неожиданно было это сказано.

— Помоги мне увезти ее и овладеть ею, и мы квиты.

Ростов почувствовал в эту минуту весь ужас своего положения. Он понял удар, который он должен был нанести отцу, прося у него эти деньги, весь свой стыд, и понял, какое бы было счастие избавиться от всего этого и быть квит, как говорил Долохов, но только что он понял это, как вся кровь поднялась в нем.

— Вы подлец, коли вы могли сказать это! — крикнул он с бешенством, бросаясь на Долохова. Но Долохов схватил его за обе руки.

— Идите смирно.

— Всё равно, я дам вам пощечину и вызываю вас.

— Я не буду с вами драться. Она вас любит.

— Завтра вы получите деньги и вызов.

— Я не приму последнего.

Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно, но приехать одному домой с страшным воспоминанием случившегося, проснуться на другой день и вспомнить, и итти к щедрому, кроткому, но запутанному в делах отцу, признаваться и просить о невозможном — было ужасно. О дуэли он не думал. Надо было прежде заплатить, а драться не трудно.

Дома еще не спали. Входя в залу, он услыхал громкий, хриплый голос Денисова, его хохот и хохот женских голосов.

— Когда этого требует моя богиня, я не могу отказаться... — кричал Денисов.

— И прекрасно, отлично, — отвечали женские голоса. Все они стояли в гостиной, около рояля. Две сальные свечи горели в комнате, но при тысяче восковых свечей нельзя было быть блестящее Наташи. Нельзя было блестящее рассыпаться серебряным смехом.

— А вот и Nicolas, — закричали голоса. Наташа подбежала к нему.