Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Ростов с болью на перевязочном пункте. Воспоминание дома.

Князь Андрей в избе записывает, ему мелькает мысль, что Тушин прав, но он стремится разумом обнять всё.

Тушин фантазирует.>

— Помилуйте, сударь, — говорил голос генерала, строгий и важный голос. — На что похоже, что батальону велено итти в хвосте колонны, а он обошел... я должен буду доложить о беспорядках, как вам угодно. — И генерал с адъютантами проезжали. Вслед за генералом из мрака выростал перед костром пехотный солдат [2234]и, закурив трубку у костра, высунув руки к огню и отворачивая лицо, присаживался на корточки.

— Ничего, ваше благородие? — говорил он, заметив [2235]Тушина и говоря ему ничего только потому, что он хотел, чтобы офицер ему сказал: «ничего, посушись».

— Вот отбился, ваше благородие, от роты и сам не знаю где. Бяда!

— Как же ты поднял? Вишь ловок.

— Не дерись, чорт! — послышались с другой стороны голоса двух солдат, и они, ругаясь и таща друг у друга что то из рук, прошли в свете костра.

— Эти немцы ловки, — говорил один офицер другому, — он за Амштетен поручика получил. Теперь увидишь, Анну дадут. [2236]Уж он... Э! огонек... Офицеры подошли. [2237]Солдат дал им место. [2238]

— Что не знаете, Подольский, 3-й батальон здесь или в деревне? — спросили офицеры.

— Не знаю.

— Братцы, хоть бы капельку водицы, — говорил раненный, подходя. — Ваше благородие, прикажите дать, что же, как собаке умирать. [2239]

Тушин велел дать воды раненному, он поплелся со стоном далее. Подошли два солдата, обнявшись. Один было пошатнулся и упал чуть не в огонь.

— Забрало, видно, — смеялся другой.

— Ваше благородие, огоньку в пехоту просят, — и солдаты, захватив горевшие сучья, красно светя, скрылись во мраке. [2240]

За этими солдатами показались другие. Их было четверо. Они несли что-то.

— Кончился, так что ж его носить, — говорил один из солдат. Они на шинели несли тело.

— Ну, всё лучше к сторонке положить, — говорил другой голос, — нехорошо, затопчат.

— Что это вы несете? — спросил [2241]Тушин.

— Солдатик помер, ваше благородие, — отвечали несущие и скрывались. [2242]

— Сделайте милость, капитан, — обращался ротный командир к [2243]Тушину, — прикажите крошечку тронуть только орудие, нам проехать только, — говорил ротный командир. — Как же это, братец ты мой, — обратился он к фелдвебелю, шедшему подле него, — ротное имущество так бросать. Разве так можно. Ты поди, отъищи.

Офицеры [2244]и солдат с повязанной головой подошли к костру. [2245]Один из офицеров рассказывал. [2246]

— Как я ударил на них, как крикнул. [2247]Нет, брат, плохи французы!

— Ну, будет хвастать, — сказал другой. [2248]

— Вот г-н Долохов так поработал, — сказал он, указывая на солдата.

— Да, теперь рассказов много будет, — сказал Долохов, — а там что то не видать было рассказчиков то самых.

— Да, ведь вы заколдованный какой то, — сказал офицер, робко смеясь. — Троих собственноручно заколол, — сказал офицер, указывая на Долохова.

— Когда я колол, так вас не видал, — сказал опять Долохов.

Офицер обиделся, но видимо не смел противуречить. Они замолчали. Ростов с удивлением смотрел на этого солдата, так говорившего с офицером и заколовшего трех французов. Лицо Долохова выражало страданье и злобу. У него была сморщена переносица, он хмурился и вздрагивал.

— Ребята, — обратился он к солдатам, — золотой за крышку водки, у кого есть. — Ему принесли водки. Он выпил, посидел у костра и ушел. [2249]

[2250]«Зачем они. Кто они? Что им еще нужно?» думал Ростов, чувствуя себя одиноким, ненужным и чуждым всему, что было вокруг него.

Над [2251]Ростовым [2252]висел на аршин всё тот же черный полог сырой, холодной ночи [2253]и со всех сторон замыкал небольшой круг света замирающего костра. [2254]Всё так же ныло плечо, отзываясь во всем теле, и всё так же безнадежно казалось будущее. «Ведь был же я когда то здоров и дома, среди близких и любимых». Перед огнем [2255]сидел один какой то солдатик, грел голое, худое, желтое тело [2256]и кашлял.

Со всех сторон слышен был гул голосов и треск сырых дров и близкие звуки переставляемых в грязи лошадиных ног. Во мраке не текла теперь черная река, а, как после бури, укладывалось и трепетало мрачное море. [2257]Ростов заснул на мгновение, но боль тотчас же разбудила его. В этот короткий промежуток сна он видел и всю свою московскую жизнь, и все гусарские воспоминания, и атаку нынешнего дня, и одно, одно ужасно тяжелое он видел и теперь чувствовал, это то, что Телянин своей маленькой, влажной ручкой держал его за плечо и неотступно давил его плечо. Он отнимал руку, отдалялся, но опять рука Телянина давила, давила, давила. «Коли бы он хоть на минуту оставил меня». Он постарался заснуть с рукой Телянина на плече. И он спал, но этот сон был еще тяжеле бдения. Он открыл глаза. Огонь затухал, только часть головы и голое тело — теперь худые руки и грудь, виднелись на красном свете уголей и что то белое взмахивалось над огнем. [2258]