Игорь Смирнов-Охтин - Федрон, персики и томик Оскара Уайльда

Пространство камеры - прекрасно организовано, оно имело четкое зонирование, разделяясь на спальную площадку и апартамент. Спальная территория была приподнята над полом сантиметров на пятнадцать - ступенька на всю ширину камеры. Население камеры оказалось представлено исключительно местными жителями - потомками аланов, сарматов, киммерийцев, согдийцев, татар, генуэзцев и русских богатырей. В углу - обязательное ведро-параша. Я заглянул: на дне ведра жил паук.

Какая чудная земля

вокруг поселка Коктебля

- природа, бля, природа, бля, природа!..

Но портят эту красоту

сюда приехавшие ту

- неядцы, бля, моральные уроды!

Популярная песня

Пятеро ленинградцев, пятеро, бля, моральных уродов, испортили красивое спокойствие Коктебеля. За это их посадили. Коктебель и в самом деле был местечком спокойным. Планеристы давно увезли планеры, оставив поселку в память о себе название Планерское, Волошин оставил писателям в память о себе Дом творчества, татары оставили виноградники, шел 1961 год, потоком доброй о себе памяти уже украинский Коктебель заполнялся по-прежнему ленинградскими отдыхающими. В райские коктебельские бухточки еще "пущали", про домик Волошина спрашивали: "А кто этот Волошин?", все харчевались в одной-единственной столовой, танцплощадки не было. Не было ни одного бара, казино, ни одного кегельбана, диско-клуба, дансинг-холла, теннисного корта, ни одной бильярдной, ни одного стола для пинг-понга. Было море, солнце, Кара-даг, дешевое вино. Была молодость, и не было ни одной танцплощадки...

"...Кстати, Женя-магнитофон договорился с будкой на балюстраде, сегодня вечером подключимся, так что приходи... скажи своим дружкам..."

Все это произнес Саша Зельманов. Из бумажного кулечка он вытаскивал и поглощал вишни - проворно, ягодка за ягодкой, с шумом выплевывал косточки, а каждую четвертую ягодку отправлял в рот своей красивой жены. За каждую ягодку красивая жена благодарила Сашу взглядом любви. Я и мои друзья познакомились с четой Зельмановых в поезде, только отъехав от Питера, когда возник скандал и проводница стала выгонять эту парочку из нашего "купейного" в простенький плацкартный, куда у них и были билеты.

Территория Дома творчества писателей одной стороной касалась моря... Точнее - пляжа. Впрочем, есть неясность, чего она на самом деле касалась, то есть что принадлежало писателям. Доподлинно известно следующее. Со стороны моря творческая территория имела могучую ограду. За такой оградой могли спокойно трудиться даже самые слабонервные. Кроме того, у живущих за такими оградами автоматически возникает ощущение собственной элитарности, даже если они - в задрипанной профсоюзной отдыхаловке. Все хорошо. А вдоль ограды со стороны пляжа была раскатана асфальтовая полоса, которая предназначалась, если сказать по-французски, для променада, а мы, изучавшие кое-как "немецкие" и "английские", называли ее другим, но тоже французским словом балюстрада, - которое, строго говоря, могло относиться лишь к метровой высоты каменному барьеру, который итальянцы называют словом "парапет". Но для нашего рассказа существенно другое: то, что променад, который я в дальнейшем все же буду называть балюстрадой, принадлежал Дому творчества писателей, хотя и располагался с наружной стороны ограды. И как знак владения променадом, вместе, конечно, с балюстрадой, то есть с парапетом, писатели установили будку сторожа. А чтобы такая будка не перегораживала променад, воздвигли ее на искусственной площадке, выдвинутой в пляж. Так что возможно, что и часть пляжа принадлежала писателям, но это для нашего рассказа значения не имеет.

Когда я с моими друзьями пришел на балюстраду, танцы были в разгаре. Под навесом вокруг будки сторожа топтались три пары. Прочие "пары" и "не пары" - глазели, курили, позволяли себе негромкие разговоры. Музыке позволили быть громкой - по классификации начала шестидесятых. По нынешним меркам - тихой. Спокойной, почти идиллической. И молодые люди - курящие, глазеющие и три-пары-танцующие - были людьми спокойными и, по нынешним меркам, неправдоподобно скромными. "Скромных" было человек тридцать. На балюстраде горели фонари. На коктебельском небе светил плафон полной луны. Море в коктебельской бухте искрилось и добродушно ворчало. Лицо Жени-магнитофона отражало счастье: огромный ящик волок из Питера не зря!

Звук пощечины. Оборачиваюсь - мне!

Владимир Марамзин

Самое опасное состояние - состояние безмятежности. Вдруг бац - и в рожу! В твою.