Василий Брусянин - Одинокий Григорий

— Буря будет, — вдруг почему-то сказал Григорий.

И как-то странно пугающе прозвучали его слова, шершавыми и колючими канатами вплетаясь в нежную и любовную речь Гильды.

— Почему ты говоришь о буре? — спросила девушка, и точно кто-то быстро подлетел к ней и кольнул её в сердце: так заболело и заныло оно вдруг.

— Видишь, как серая чайка летит?..

И Григорий указал на серую чайку, пролетавшую над их головами, высоко в сером небе.

— Летит и точно роет воздух головой, — продолжал Григорий.

С тревогой посмотрела Гильда на серую чайку и, точно, увидела: летит она беспокойно и как будто роет яму в воздухе своим серым маленьким телом: летит прямо, потом вдруг точно упадёт и, не долетая до воды, вновь поднимется, описывая в воздухе большую дугу. Припомнилось Гильде, и её отец говорил, что такой полёт птицы вещает бурю.

Дрожь пробежала по всем членам девушки, и она прошептала:

— Григорий, пора к берегу… Я боюсь бури…

И как бы в ответ на её боязливые мысли где-то далеко в стороне прогудел и точно обрушился в море глухой раскат грома.

Оба они оглянулись и только теперь заметили тёмную тучу, нависшую над морем.

— Будет гроза, — сказал Григорий и налёг на вёсла.

Гильда крепче ухватилась за верёвку руля, а глаза её с испугом были устремлены в ту сторону, где прогудел гром.

И опять, как бы в ответ на её мысли, вдали прогудел гром…

Подул ветер… Захохотали, заревели беляки у борта лодки, и волны вдруг точно потемнели, надулись, поднялись и начали бросать в лицо Гильды и Григория мелкие брызги воды…

Померкли, затерялись на берегу праздничные костры, около которых веселилась молодёжь, потерялся и словно потонул берег…

Хлынул дождь, и как грозный взгляд незримого ока сверкнула над их головами молния… И как грозный окрик незримого повелителя неба и моря обрушился над их головами удар грома… И ещё громче заревели тёмные волны, и ещё стремительнее забегали на их гребнях беспокойные беляки.

Григорий уже не грёб вёслами, Гильда уже не управляла рулём. Она прижималась к Григорию, а он старался как-нибудь сохранить равновесие лодки.

Рвалась, металась по морю буря… Сверкали грозные молнии. Грохотал гром, а Гильда прижималась к груди Григория и молила Бога о спасении. Они долго кричали и называли имена людей, взывали о помощи, а потом вдруг точно забыли все слова и только мысленно молили Того, в Кого ещё верили в эту страшную минуту.

Грохотал гром, сверкали молнии, шумела буря… И не было слышно человеческого голоса… Дождевой ливень застлал всё небо. Потемнело, и всё утонуло в сумраке… Сохранило море тайну этой бурливой ночи и разъединило их… Утонула Гильда, и нескоро море выбросило её труп на берег… И долго после этого одинокий Григорий ходил по берегу и всё думал о том, почему море тогда не схоронило и его? Почему оно оставило его жить, одиноким, без Гильды?

И стал Григорий бояться моря. Разбило оно его жизнь и оставило на берегу одиноким…

Лежу под рябиной с руками, заложенными под голову, смотрю через открытую дверь в сени и вижу Григория. Стоит он в кухне, около лавки и перемывает посуду после обеда. На нём передник как на женщине, длинный и такой, что низом его прикрыты и сапоги Григория, и его тёмно-коричневые брюки, которые подарил ему в прошлом году какой-то дачник. Растрепавшиеся седые волосы Григория спутались и спустились на виски, бритый подбородок обострился как у беззубой старухи. 3ачем Григорий бреет усы? Если бы это он не делал, его лицо походило бы на лицо мужчины, а то теперь он напоминает мне седую женщину, которую заставили мыть посуду.

«Могла ли бы полюбить его Гильда, если бы она увидела его таким?»

В моей душе чем-то скорбным отзывается этот вопрос… Когда Григорий рассказывал мне эпизод из своей юности и при этом так нежно произносил имя Гильды, я думал: вот человек, в душе которого запечатлелся навсегда милый образ. Трагедия в море сделала его навсегда печальным образом, несбывшейся мечтой о возможном счастье, полной горя и мрачного воспоминания…

А теперь он, седой, дряхлый, похож на какую-то старуху. И делает он дело, какое могла бы делать любая старуха.

«Разве могла бы Гильда полюбить Григория таким?»

Судьба посмеялась над человеком, обласкала мечтой о возможном счастье и потом сама же и отняла эту мечту… Для него море — могила, большая, глубокая могила! Только в такой большой могиле и можно схоронить мечты Григория о счастье. Велики были эти мечты!..