Николай Лейкин: Подход

— То-то и дѣло, хочу поклонъ отвѣсить.

— Ой, что такъ? конфузливо проговорила женщина. — Зачѣмъ же это?

— Хорошимъ основательнымъ христіанамъ всегда отвѣшиваю. Самъ основательности придерживаюсь и въ другихъ это руководство люблю. Вы меня знаете?

— Еще бы не знать! Вы изъ Быкова. Кабакъ держите. Вотъ мы, бабы, очень ужъ на васъ недовольны, что вы нашихъ мужиковъ спаиваете. Какъ попадутъ въ Быково, такъ ужъ ничего и не жди хорошаго. Вернутся всегда не настоящимъ манеромъ.

— Матушка-голубушка, все это вздоръ. Никого силой споить невозможно.

— Ну, соблазнъ на дорогѣ. А мужики слабы, да еще при своемъ малодушіи…

— Ну, на вашего супруга вы, кажется, не можете пожаловаться.

— Бывало, что и онъ у васъ загуливалъ, а придетъ домой выпивши, да все тычкомъ и наотмашь, такъ какъ же быть довольной-то?

— Пожалуйста, фунтикъ кофейку за это безпокойство… Везъ въ Крюково дьячихѣ передать въ гостинчикъ, да не трафилось ее увидать, такъ ужъ вамъ. Пожалуйте…

Кабатчикъ быстро вынулъ изъ телѣжки фунтъ кофе, быстро слѣзъ и протянулъ кофе женщинѣ.

— Ой, что это? Зачѣмъ же это? воскликнула та.

— Берите, берите. Это за безпокойство, чтобы неудовольствія на насъ съ вашей стороны не было. Про кабатчиковъ дамы думаютъ, что это вороны хищные, анъ выходитъ совсѣмъ напротивъ. Получайте. Что жъ вы стыдитесь!

— Ну, благодаримъ покорно. Вамъ мужа?

— Очень бы любопытно было его видѣть.

— Такъ пойдемте въ избу. Сейчасъ я его кликну.

— А лошадь-то можно, я думаю, здѣсь у воротъ оставить. Вотъ я и возжи черезъ столбикъ перекину.

— Конечно, можно. Никто ее не тронетъ. У насъ смирно.

Кабатчикъ возился около лошади и привязывалъ возжами къ столбу. Въ калиткѣ воротъ показался Емельянъ Сидоровъ, а сзади его въ отдаленіи виднѣлся староста. Емельянъ Сидоровъ былъ средняго роста мужикъ въ потертомъ пальто и сапогахъ бутылками. Пощипывая рыженькую бородку, онъ говорилъ:

— Прямо къ самовару потрафилъ. Входи, входи, Аверьянъ Пантелеичъ, милости просимъ. Баба! Самоваръ поставь скорѣича.

— Смотри-ка, фунтъ кофею подарилъ. Вотъ ужъ не ожидала-то! Даже и совѣстно… показала женщина мужу свертокъ.

— Бери, бери. Чего тутъ совѣститься-то? Мало мы ему денегъ-то въ Быковѣ оставляемъ! отвѣтилъ Емельянъ Сидоровъ. — Прошу покорно, Аверьянъ Пантелеичъ…

— Прежде всего дай настоящимъ манеромъ поздоровкаться. Здравствуй, проговорилъ кабатчикъ и протянулъ руку.

— Чего ты въ калиткѣ-то! На порогѣ не здороваются. Входи во дворъ.

— Въ такомъ разѣ постой, погоди. Поклонился женѣ гостинчикомъ, такъ надо и мужу…

Кабатчикъ полѣзъ въ телѣжку, порылся въ сѣнѣ, вынулъ оттуда бутылку съ водкой и, войдя во дворъ, протянулъ и руку, и бутылку Емельяну Сидорову, сказавъ: «пожалуйте».

— Спасибо, спасибо. Ну, вотъ теперь, здравствуй… заговорилъ Емельянъ Сидоровъ. — А то вдругъ на порогѣ! На порогѣ здороваться, значитъ, потомъ ссоритъся, а ужъ мы давай лучше въ мирѣ жить.

— А чтобы въ мирѣ намъ жить, такъ даже поцѣлуемся.

Кабатчикъ отеръ рукавомъ губы.

— Что ты, что ты! Развѣ нонѣ Христовъ день, чтобы цѣловаться? забормоталъ Емельянъ Сидоровъ, пятясь, но кабатчикъ ужъ сочно облобызалъ его.

— Такъ крѣпче будетъ, надежнѣе, сказалъ онъ. — Главная статья въ томъ, что дружбу-то мнѣ съ тобой хочется прочную, надежную водить. — Ахъ, да… Сейчасъ жена твоя сказала, что у тебя колесо у телѣги поломалось. Какое колесо-то: заднее или переднее?

— Переднее.

— Переднее? Ну, вотъ и отлично. А у меня какъ разъ, есть въ Быковѣ хорошій надежный скатъ, переднихъ колесъ. Поѣдешь мимо Быкова, такъ заѣзжай и возьми себѣ.

— Недорого запросишь, такъ отчего же?

— Зачѣмъ дорого! Что дашь, то и ладно. Вѣдь колесами я не торгую. У меня другая статья.

— Ну, спасибо. Переднія колеса мнѣ, дѣйствительно, нужны.

— А у меня они зря стоятъ.

Кабатчикъ, Емельянъ Сидоровъ и староста вошли въ избу. Изба была на полугородской манеръ и состояла изъ кухни и чистой комнаты. Въ чистой комнатѣ, главнымъ образомъ, бросались въ глаза широчайшая кровать подъ ситцевымъ пологомъ съ грудой подушекъ, пузатый самоваръ и стариннаго письма иконы въ углу съ пучками вербы за ними и съ десяткомъ фарфоровыхъ и сахарныхъ яицъ, окружающихъ кіоты. Кабатчикъ усердно сталъ креститься на иконы и, кончивъ, опять сказалъ:

— Теперь еще разъ здравствуйте.

— Садись, такъ гость будешь, пригласилъ хозяинъ. — Сейчасъ вотъ мы твой гостинецъ и разопьемъ, пока баба самоваръ ставитъ, прибавилъ онъ, откупоривая бутылку, и спросилъ: — Пьешь вѣдь самъ-то?