Александр Солженицын - Круглый стол в газете 'Йомиури'

Симидзу. Я вполне согласен с вашим мнением, особенно в той части, которая имеет философский характер. В молодости на меня произвели глубокое впечатление произведения Достоевского и Бердяева. Во-первых, относительно вопроса о свободе. Я так считаю: нельзя допустить свободу, которая губит Свободу. На Западе разрешается такая свобода, которая подстрекает к насилию. Я не знаю, поместят ли это газеты или нет, но, в общем, у нас в Японии тоже пользуются такой разрушительной свободой в отношении изданий, свободы слова и так далее. И в результате получается, что мы поддерживаем такие свободы, которые могут погубить Свободу. Во-вторых, что касается кризиса на Западе, то, конечно, есть опасность от стремления коммунизма расширять свои области влияния. Но, мне кажется, главная опасность для Запада находится в самом Западе, то есть там постепенно наблюдается деградация духовной силы, и тем самым падает и мораль. Как вы знаете, в Китае был такой известный философ Лао-цзы, он говорил так: если оглядываешься на себя и находишь себя правым, то иди даже на тысячу!

Солженицын. Хорошо, хорошо!

Симидзу. В этом отношении у Запада больше всего не хватает духовной силы. На Западе люди думают только о своей жизни и не думают о своей смерти. Жизнь без мыслей о смерти является очень узкой жизнью, и при этом тоже теряется духовная сила. А иной до того предан удобству своей земной жизни, что даже готов не считаться со своей семьёй, с женой и детьми, готов даже покинуть их, и даже свою родину. Неспособность жертвовать - основа западного пацифизма. Из-за такого положения на Западе он постепенно и завоёвывается коммунизмом. Поэтому, я считаю, в диагнозе болезни Запада мы согласны с вами.

Кимура. Но относительно понимания русской литературы в Японии у меня довольно пессимистическое мнение. Хотя у нас русскую литературу хорошо читают, довольно много, Толстой, Достоевский, - но то, что в основе русской литературы лежит христианская идея или христианское мышление, японцы не сознают. Когда появился ваш первый рассказ "Иван Денисович", я немножко написал о том, что всё-таки появился писатель, который пишет о Боге, наконец-то через 60 лет после революции. Но тогда очень мало заметили это. Конечно, за последнее время говорят, что вы довольно много пишете о Боге, о религиозной стороне.

Моримото. А что возражает господин Кацуда?

Кацуда. Я говорю, что не совсем согласен с таким мнением. Поскольку в самой Японии не так-то много верующих христиан, поэтому, может быть, японцы не сознают столь отчётливо вопроса о Боге. Однако многие люди чувствуют, что человек является очень маленьким существом, хотя, может быть, не сознают Бога.

Солженицын. И интересно: как приходит такое понимание? Ведь, кажется, если не иметь сознания Бога, то какая мерка может быть для человека? Почему человек маленькое существо?

Ясуока. Конечно, нет у нас, у японского народа, такого отчётливого Бога, как у вас. Но тем не менее смутно японцы чувствуют, что что-то есть сверх нашего существования.

Симидзу. Большинство ваших произведений касается русской революции. Вот говорили, что вы сейчас пишете новое произведение под названием "Красное Колесо". Я очень интересуюсь: как ваше произведение будет оценивать русскую революцию? Если у нас в Японии ещё имеется какое-то согласие среди людей относительно марксизма и так далее, то нет его о революции в России. Даже среди людей, которые критикуют сталинизм, есть такое понимание, что русская революция - это отдельное дело. Такое мнение существует, что русская революция - это самое большое событие в XX веке, открывшее новый мир, и событие очень прогрессивное. Но сейчас, через 65 лет после русской революции, в отношении Февральской революции 1917 года можно дать такую оценку, что она имела какой-то смысл в освобождении от диктата. Однако в отношении Октябрьской революции у меня лично такое мнение, что это был переворот и тем самым, наоборот, уничтожены новые побеги Февральской революции. Каково ваше мнение?

Солженицын. Могу сказать. Конечно, нельзя предварять роман объяснением, но я скажу два-три слова. Я сорок пять лет занимаюсь этой самой темой и сорок пять лет изучаю историю революции 17-го года. Действительно, революция 17-го года отпечаталась на XX веке так, как Французская революция на XIX. Но я должен сказать, что под словами "революция 17-го года" я понимаю некий единый процесс, который занял по меньшей мере тринадцать лет. То есть от Февральской революции до коллективизации 30-го года. Собственно, только коллективизация и была уже настоящей революцией, потому что она совершенно преобразила лицо страны. Так вот, я за эти сорок пять лет установил, что процесс совершенно единый, из Февральской революции не мог не вытечь октябрьский переворот, он должен был выйти из неё. Вот, перещупывая день за днём революции, я убедился, что уже в марте 1917 октябрьский переворот был решён. Что есть единая линия: Февральская революция - Октябрьская революция - Ленин - Сталин - Брежнев. Так же, в общем, и во Французской революции, во Французской революции тоже каждое последующее вытекало из предыдущего. Революция никогда не бывает сотрясением двух-трех дней, это неправильно называют революцией. Революция - это когда успевают изменить лицо страны.