Владимир Сорокин - Dostoevsky-Trip

ВАРЯ. Почините мою лестницу! Я же не могу забрать сестер! Они толпятся внизу и тянут ко мне руки!

ЛЕБЕДЕВ (злорадно блюет). Сестер... скажи просто - лесбиянок... "Ковчег Сестринской Любви"... умнее не смогла придумать...

ИППОЛИТ (качается). Здоровье - самое главное в жизни!

КНЯЗЬ. Они порвали мне полтора миллиона струн! О, оторвите им руки! Оторвите им их худые, исцарапанные руки!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Разводной ключ! Кто даст мне разводной ключ?!

РОГОЖИН. Я достану тебе ключ, только подними мой хуй! Умоляю! У тебя же такие нежные руки!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Пошел вон! Попроси Варю!

РОГОЖИН. Варя! Прошу, как брат!

ВАРЯ. Лестница! Лестница! Моя лестница!

КНЯЗЬ. Мои струны. Не рвите мои струны!

ГАНЯ (спокойно, ежась от холода). Заткните рот этой плаксивой Арфе. Предлагаю честный бизнес.

Все смолкают. Только Ипполит продолжает самозабвенно качаться на тренажере.

ЛЕБЕДЕВ (тихо блюя). Какой бизнес?

ГАНЯ. Мне нужен отбойный молоток новейшей конструкции. Предлагаю любой кусок из любой стены моего замка. А стены у меня сложены из алмазов.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Но зачем мне алмазы? Мне нужен разводной ключ, чтобы починить форсунку!

ЛЕБЕДЕВ. На заводских свалках я найду тебе любой ключ. Но мне надо, чтобы уничтожили радиоактивные отходы. Чтобы я не жрал их.

РОГОЖИН. Я уговорю всех женщин мира посрать на радиоактивные отходы! Их покроет надежный слой говна. Но мне надо поднять хуй!

ВАРЯ. Я подниму тебе хуй. Поверь, я сумею это сделать. Но кто починит мою лестницу?

КНЯЗЬ. Я починю что угодно, только научите детей-сирот нормально играть на скрипке!

ИППОЛИТ (качается). В моем обществе "Молодость и Здоровье" я научу детей всему! Но главное - я научу их ценить молодость и беречь здоровье! Культура здорового тела - великая вещь! Если тело здорово - овладеть техникой игры на скрипке Страдивари - пара пустяков! (Внезапно мышцы его тела рвутся со странным звуком.) Что это?

ВАРЯ. Это лопнули мышцы твоего нового тела.

ИППОЛИТ. Почему?

ГАНЯ. Потому что все новое рано или поздно ломается.

ИППОЛИТ. Но почему мне не больно?

КНЯЗЬ. Потому что твои нервы уже не нервы. А платяные нитки из лавки купца Караганова. Этими самыми нитками шестилетняя Сонечка Мармеладова пришивала оторванную ручку своей кукле. Это было в четверг вечером, когда выпал первый снег.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (обмахивается веером.) Давайте выпьем шампанского, господа. Может, нам станет веселее.

Все пьют шампанское.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. И расскажите мне, наконец, что-нибудь.

КНЯЗЬ. Что именно?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Ну, что-нибудь из детства.

M1. Мы жили возле конечной станции метро.

Ж2. Это там, где засохший тополь с отпиленными ветками?

M1. Да.

М3. И старый кирпичный ангар с нарисованными глазами?

M1. Точно.

М4. А на углу железная тумба из которой постоянно течет?

M1. Тумба!

Ж1. А из пивной воняет потом и мочой?

M1. Ara!

М5. И кошки все облезлые и злые?

M1. Очень!

М2. А у жильца с первого этажа слоновость левой руки?

M1. Слоновость. Точно. Он редко выходил на улицу. Только по утрам, за продуктами. Он прятал руку всегда под пиджак. Его прозвали Джо Фрезером, потому что у Фрезера был знаменитый хук слева. Мы иногда заглядывали к нему в окно на кухне. Он сидел и пил молоко. Правой рукой. А левая лежала на столе. Она была большая и белая, как гусеница. Он плескал в нас молоком. Утром я ехал в школу. В метро было грязно и весело. Часто можно было увидеть крысу Я всегда брал с собой кусок кирпича. Если я убивал крысу, в школе все было о'кей и меня не вызывали к доске. Пока я учился в школе, я убил 64 крысы. В этот день я не промахнулся. Крыса была худая и злая, как старуха из газетного киоска. Я перешиб ей позвоночник, и она пыталась уползти на передних лапах. Я раздавил ей череп каблуком и вошел в метро. Здесь было полно рабочих с обувной фабрики и с завода шин. Они толпились на перроне и ждали поезда. Шинники, как всегда, громко разговаривали и ржали, а обувщики молча стояли, как мертвецы. Поезда ходили часто, но страшно ревели. И когда поезд подъезжал, я начинал тоже реветь. Но не как поезд, а как самолет. Когда поезд остановился, все полезли в вагоны. Я всегда заходил последним. Я люблю быстро выскочить на остановке, сплюнуть и перейти в другой вагон. И так пройти по всему поезду Тогда ехать не скучно. Но в этот день шинники сзади так наперли, что чуть меня не сбили с ног. Шинники всегда дико прут, громко ржут, в пивных дерутся и калечат друг друга. Обувщики ж наоборот - молчат, ходят, как мертвецы, зато дома пьют, бьют жен и вешаются. Мне сказал приятель, что это все оттого, что шинники дышат резиной, а обувщики - кожей. Резина возбуждает, а кожа успокаивает. Меня втиснули в вагон и приперли к запертой двери. А это значит - выходить на остановке нельзя. Я отвернулся и стал царапать ногтем краску на двери. Я хотел процарапать Т. Rex. И тут со мной случилось ЭТО. Кто-то сзади прижался ко мне, вложил свои губы в мое ухо и стал шептать: "Эльф, мой эльф". И этот шепот был как сон. Его правая рука взяла мои свободную руку, а левая полезла мне в штаны. Если б это был рабочий, я б закричал или дал бы ему по морде. Но этот человек пах не как рабочий. Он пах чем-то чистым и бодрым. Как самолет. И его руки не были руками рабочего. Одну руку я видел, она держала мою. Моя была смуглая, в цыпках и ссадинах, с обкусанными ногтями. А его рука была большая и белая. Другую руку я почувствовал. Она была мягкой и теплой. Она взяла мой хуй и он сразу встал. И мы так ехали и ехали. А он все шептал мне: "Эльф, мой эльф". А потом вдруг его горячий язык вошел мне в ухо. И я сразу кончил себе в штаны. И поезд заревел и остановился. Все вышли из вагона. А я стоял у двери и плакал. Потом подошла толстая кондукторша и сказала: "Пошел вон".