Надежда Тэффи - Том 4. Книга Июнь. О нежности

– Ну, этого не бывает, – наставительно сказала Людмила Николаевна. – Правда всегда восторжествует.

– Если хорошо поджулить, так и не восторжествует, – тоже наставительно отвечал Костенька и даже подмигнул.

– Все-таки, если совсем не будешь ничего знать, так на экзаменах непременно провалишься.

– На экзаменах подскажут. А если мама привезет из Америки денег, можно будет сунуть инспектору хороший подарок, так и без экзамена переведут.

– Боже мой, какие у тебя мысли! – ахала Людмила Николаевна.

– Ну чего вы наивничаете? – пожимал плечами Костенька. – Мама мне сама рассказывала, как ее брат скверно учился, так ее папа подарил директору лошадь, лошадь и вывезла.

– Ах, как это все нечестно! И нельзя все основывать на деньгах. Деньги тлен и прах.

– А вот пойдите-ка без тлена на базар, много принесете?

– Пошел вон, скверный мальчишка, не желаю с тобой разговаривать! Чтоб в четырнадцать лет был уже таким матерьялистом! Это прямо безобразно!

– А в пятьдесят лет ругать бедного мальчика не безобразно? – с укором сказал Костенька и высунул язык.

Время шло. Мальчишка что-то хитрил, что-то поджуливал, в трудные дни в школу не ходил и заставлял Людмилу Николаевну писать инспектору, что он болен.

– В трудные дни ходить в школу – это сознательно ловить единицу.

Людмила Николаевна ворчала, однако убеждалась, что при этой системе дела пошли лучше.

– Вы вообще поменьше спорьте и побольше верьте мне, – говорил мальчишка. – Отчего вы руку себе трете?

– Ревматизм, – грустно покачала головой Людмила Николаевна. – Были бы деньги, поехала бы грязевые ванны брать.

– Ага, – возликовал Костенька, – денег-то нет, вот и сидите с ревматизмом. Ага! А были бы деньги, рука бы не болела.

– Нечего тут «ага» да «ага», – смущенно проворчала Людмила Николаевна. – Иди лучше уроки готовь!

Посоветовалась по телефону с Верой Ивановной, как привить мальчишке светлые идеалы. Вера Ивановна ничего посоветовать не смогла.

– Не знаю, голубчик, как его облагородить, – сказала она. – Может быть, его следует просто выпороть?

На другое утро Костенька вошел на кухню.

– Зачем же вы кофе мелете, когда у вас рука болит?

– А кто же будет молоть? Уж не ты ли?

– Конечно, не я. Я ребенок. Наймите прислугу.

– Это мне не по средствам.

– А трудно молоть? Больно?

– Ну, конечно! Глупый вопрос.

– А денег-то на прислугу нет? Ага!

– Какой ты скверный мальчик! – укоризненно покачала головой Людмила Николаевна. – Все-то ты сводишь на деньги.

– Ну нет, – прищелкнул языком Костенька, – это вы сами меня этому учите, говорите, что работать трудно, а на прислугу денег нет. Вот я и смекаю.

– Какой ужасный мальчик! – почти с благоговением шептала Людмила Николаевна.

Пока мальчишка был в школе, она обдумала, как именно приступить к его душе, чтобы указать ей на прекрасное и вечное и оторвать от земного и грубого.

За завтраком, сделав специальное, одухотворенное лицо, она сказала проникновенно:

– Костя, дорогой мальчик мой, ты прав относительно того, что в бедности жить трудно. Но ты…

– Ага! – крикнул Костенька. – Поняли? Долго же пришлось вам вдалбливать.

– Подожди, не перебивай, – остановила его Людмила Николаевна. – Ты обращаешь внимание только на внешнюю сторону жизни. Попробуй посмотреть глубже. Если у бедного человека ясная и светлая душа, он даже не замечает окружающих его лишений. Пусть жизнь его мрачна, – не все ли равно, когда у него в душе поют птицы.

– А у вас поют? – деловито осведомился Костенька.

– Да, друг мой, – восторженно воскликнула Людмила Николаевна. – Да! Разве я могла бы так спокойно и благостно… да, ты, кажется, все четыре антрекота съел? – вдруг изменившимся голосом перебила она свою речь. – Ну как же тебе не стыдно! И можно ли так много есть? Ведь ты уже съел две тарелки борща, два пирожка, тарелку макарон… Ведь ты это прямо нарочно съел, мне назло. Это же ненормально! Ты никогда больше одного не съедал. Что же я на вечер подам? Да наконец, я и сама еще не ела. Мне не жалко этих антрекотов, но меня раздражает такая нарочитая грубость с твоей стороны. Никогда ты не подумаешь о своем ближнем. Все для себя, все для себя.

– Именно подумал, – пробурчал Костенька, доглатывая последний кусок.

– О чем подумал? О чем, злой дурак, мог ты подумать своей безмозглой головой?

– О вас. О вас подумал. Нарочно все съел. Мне даже не хотелось, ей-Богу. Решил послушать, как из вас птицы запоют.