Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес

Антоша заплакал и закричал:

– Да я же не шалил, да за что же меня наказывать!

– Молчи, молчи, миленький! – сказала мать, шлепнула его ладонью по затылку и впихнула в спальню.

Передонов шел за ними и что-то бормотал, тихо и сердито.

В спальне приготовлены были розги. Передонову не понравилось, что они жиденькие и коротенькие.

«Дамские», – сердито подумал он.

Мать быстро села на стул, поставила перед собой Антошу и принялась его расстегивать. Антоша, весь красный, с лицом, облитым слезами, закричал, вертясь в ее руках и брыкаясь ногами:

– Мамочка, мамочка, прости, я ничего такого не буду делать!

– Ничего, ничего, голубчик, – отвечала мать, – раздевайся скорее, это тебе будет очень полезно. Ничего, не бойся, это заживет скоро, – утешала она и проворно раздевала Антошу.

Полураздетый Антоша сопротивлялся, брыкался ногами и кричал.

– Помогите, Ардальон Борисович, – громким шопотом сказала Юлия Петровна, – это такой разбойник, уж я знала, что мне одной с ним не справиться.

Передонов взял Антошу за ноги, а Юлия Петровна принялась сечь его.

– Не ленись, не ленись! – приговаривала она.

– Не лягайся, не лягайся! – повторял за ней Передонов.

– Ой, не буду, ой, не буду! – кричал Антоша. Гудаевская работала так усердно, что скоро устала.

– Ну, будет, миленький, – сказала она, отпуская Антошу, – довольно, я больше не могу, я устала.

– Если вы устали, так я могу еще посечь, – сказал Передонов.

– Антоша, благодари, – сказала Гудаевская, – благодари, шаркни ножкой. Ардальон Борисович еще тебя посечет розочками. Ляг ко мне на коленочки, миленький.

Она передала Передонову пучок розог, опять привлекла к себе Антошу и уткнула его головой в колени. Передонов вдруг испугался: ему показалось, что Антоша вырвется и укусит.

– Ну, на этот раз будет, – сказал он.

– Антоша, слышишь? – спросила Гудаевская, подымая Антошу за уши. – Ардальон Борисович тебя прощает. Благодари, шаркни ножкой, шаркни. Шаркни и одевайся, Антоша, рыдая, шаркнул ножкой, оделся, мать взяла его за руку и вывела в коридор.

– Подождите. – шепнула она Передонову, – мне еще надо с вами поговорить.

Она увела Антошу в детскую, где уже няня уложила Лизу, и велела ему ложится спать. Потом вернулась в спальню. Передонов угрюмо сидел на стуле среди комнаты. Гудаевская сказала:

– Я так вам благодарна, так благодарна, не могу сказать. Вы поступили так благородно, так благородно. Это муж должен был бы сделать, а вы заменили мужа. Он стоит того, чтобы я наставила ему рога; если он допускает, что другие исполняют его обязанности, то пусть другие имеют и его права.

Она порывисто бросилась на шею Передонова и прошептала:

– Приласкайте меня, миленький!

И потом еще сказала несколько непередаваемых слов. Передонов тупо удивился, однако охватил руками ее стан, поцеловал ее в губы, – и она впилась в его губы долгим, жадным поцелуем. Потом она вырвалась из его рук, метнулась к двери, заперла ее на ключ и быстро принялась раздеваться.

11. Антоша Гудаевский уже спал, когда отец вернулся из клуба. Утром, когда Антоша Гудаевский уходил в гимназию, отец еще спал. Антоша увидел отца только днем. Он потихоньку от матери забрался в отцов кабинет и пожаловался на то, что его высекли. Гудаевский рассвирепел, забегал по кабинету, бросил со стола на пол несколько книг и закричал страшным голосом:

– Подло! Гадко! Низко! Омерзительно! К чорту на рога! Кошке под хвост! Караул!

Потом он накинулся на Антошу, спустил ему штанишки, осмотрел его тоненькое тело, испещренное розовыми узкими полосками, и вскрикнул пронзительным голосом;

– География Европы, издание семнадцатое!

Он подхватил Антошу на руки и побежал к жене. Антоше было неудобно и стыдно, и он жалобно пищал.

Юлия Петровна погружена была в чтение романа. Заслышав издали мужнины крики, она догадалась, в чем дело, вскочила, бросила книгу на пол и забегала по горнице, развеваясь пестрыми лентами и сжимая сухие кулачки.

Гудаевский бурно ворвался к ней, распахнув дверь ногою.

– Это что? – закричал он, поставил Антошу на пол и показал ей его открытое тело. – Откуда этакая живопись! Юлия Петровна задрожала от злости и затопала ногами.

– Высекла, высекла! – закричала она, – вот и высекла!

– Подло! Преподло! Анафемски расподло! – кричал Гудаевский, – как ты осмелилась без моего ведома?

– И еще высеку, на зло тебе высеку, – кричала Гудаевская, – каждый день буду сечь.