Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес

Покончив с этим делом, Нартанович сказал:

– Ну, теперь розог наломать, да и стегать лайдака, если то не будет противно пану видеть, как твою шкуру стегают.

Нартанович искоса взглянул на угрюмого Передонова, усмехнулся, поводя своими длинными усами, и подошел к окну. Под окном росла береза.

– И ходить не треба, – сказал Нартанович, ломая прутья.

Владя закрыл глаза. Ему казалось, что он сейчас потеряет сознание.

– Слухай, ленюх, – крикнул отец над его головою страшным голосом, – для первого раза на году дам тебе двадцать, а за тем разом больше ж получишь.

Владя почувствовал облегчение: это – наименьшее количество, которое признавал отец, и такое-то наказание Владе было не в диковинку.

Отец принялся стегать его длинными и крепкими прутьями. Владя стиснул зубы и не кричал. Кровь проступала мелкими, как роса, каплями.

– Вот-то хорошо, – сказал отец, окончив наказание, – твердый хлопец!

И он принялся развязывать сына. Передонову казалось, что Владе не очень больно.

– Для этого-то не стоило и привязывать, – сказал он сердито, – это с него, как с гуся вода.

Нартанович посмотрел на Передонова своими спокойными синими глазами и сказал:

– В другой раз милости просим, – то лепше ему будет. А сегодня же достаточно.

Владя надел рубашку и, плача, поцеловал у отца руку.

– Целуй розгу, смаганец, – крикнул отец, – и одевайся.

Владя оделся и побежал босиком в сад, – выплакаться на воле.

Нартанович повел Передонова по дому и по службам показывать хозяйство. Передонову это нисколько не было занятно. Хотя он часто думал, что вот накопит денег и купит себе именье, но теперь, глядя на все, что ему показывали, он видел только грубые и неопрятные предметы, не чувствовал их жизни и не понимал их связи и значения в хозяйстве.

Через полчаса сели ужинать. Позвали и Владю. Передонов придумывал шутки над Владей. Выходило грубо и глупо. Владя краснел, чуть не плакал, но другие не смеялись, – и это огорчало Передонова. И ему было досадно, зачем давеча Владя не кричал. Больно же ведь ему было, – недаром кровца брызгала, – а молчал, стервеныш. Заядлый полячишка! – думал Передонов. И уж он начал думать, что не стоило и приезжать.

Рано утром Передонов поднялся и сказал, что сейчас уезжает. Напрасно уговаривали его погостить весь день, – он решительно отказался.

– Я только по делу и приезжал, – угрюмо говорил он.

Нартанович слегка усмехался, поводя своими длинными сивыми усами, и говорил зычным голосом:

– Что то за шкода, что за шкода!

Передонов опять несколько раз принимался дразнить Владю. А Владя радовался, что Передонов уезжает. Теперь, после вчерашней кары, уж он знал, что можно дома делать что хочешь, отец не забранит. На приставанья Передонова он охотно ответил бы какою-нибудь дерзостью. Но за последние дни Вершина не раз повторяла ему, что если он хочет добра Марте, то не должен сердить Передонова. И вот он усердно заботился о том, чтоб Передонову еще удобнее было сидеть, чем вчера.

Передонов смотрел на его хлопоты, стоя на крыльце, и спрашивал:

– Что, брат, влетело?

– Влетело, – отвечал Владя, стыдливо улыбаясь.

– До новых веников не забудете?

– Не забуду.

– Хорошо всыпало?

– Хорошо.

И так продолжался разговор все время, пока запрягалась тележка. Владя начал уже думать, что не всегда возможно быть любезным до конца. Но Передонов уехал, – и Владя вздохнул свободно.

С ним отец обходился сегодня так, как будто вчера ничего и не было. Владин день прошел весело.

За обедом Нартанович сказал Марте:

– Глупый этот у них учитель. Своих детей не имеет, чужих сечь ездит. Смагач!

– На первый-то раз можно было и не сечь, – сказала Марта.

Нартанович посмотрел на нее строго и сказал внушительно:

– В ваши лета человека выхлестать завсе не лишнее, – имей это в памяти. Да он и заслужил.

Марта покраснела… Владя сказал, сдержанно улыбаясь:

– До свадьбы заживет.

– А ты, Марта, – сказал Нартанович, – после обеда получишь хлосты. Отца не учи. Двадцать горяченьких дам.

5. Передонов быстро шел, почти бежал. Встречные городовые раздражали, пугали его. Что им надо! – думал он, – точно соглядатаи.

6. Знал он о горожанах поразительно много, – и действительно, если бы каждая незаконная проделка могла быть уличена с достаточной для преданья суду ясностью, то город имел бы случай увидеть на скамье подсудимых таких лиц, которые пользовались общим уважением. Любопытных было бы несколько судебных дел!