Федор Сологуб - Том 8. Стихотворения. Рассказы

Пауль шел впереди и пел. Глаза его блестели, лицо казалось солнечно-светлым, – он держал шляпу в руке, – и легкий ветерок развевал его светлые кудри. Его обычная мешковатость исчезла, и он казался очень красивым. Так выходили некогда в поход викинги и ушкуйники. Он пел. Эстонцы с одушевлением повторяли слова народного гимна.

Анна Сергеевна шла тут же и повторяла тихонько:

– Ужас, ужас! Вы посмотрите, у них у всех безумные глаза. Они знают, что их всех убьют.

– Ну что ты, мама! – возражала Лиза. – Где ты это видишь? Все они идут с одушевлением. Такой подъем духа, – разве ты не видишь?

Дошли до леска за деревнею. Дачницы стали возвращаться. Призываемые рассаживались на экипажи. Набегали тучки. Стало небо хмуриться. Серенькие вихри завивались и бежали по дороге, маня и дразня кого-то. Анна Сергеевна сказала:

– Пойдем, Лиза, домой. Уж дождь накрапывает.

Лиза тихо ответила:

– Подожди, мама.

– Ну чего там ждать! – досадливо сказала Анна Сергеевна. – Проводили, утешили, сколько могли, и довольно. Пусть останутся одни, поплачут, может быть, все-таки легче будет.

Лиза засмеялась и сказала весело:

– Нет, мама, они не заплачут. Они не думают о смерти. А если и думают, – так на миру и смерть красна.

Лиза остановила Сеппа:

– Послушайте, Пауль, подойдите ко мне на минутку.

Пауль отошел на боковую тропинку. Он шел рядом с Лизою. Походка его была решительная и твердая, и глаза смело глядели вперед. Казалось, что в душе его ритмично бились торжественные звуки воинственной музыки. Лиза смотрела на него влюбленными глазами. Он сказал:

– Ничего не бойтесь, Лиза. Пока мы живы, мы немцев далеко не пустим. А кто войдет в Россию, тот не обрадуется нашему приему. Чем больше их войдет, тем меньше их вернется в Германию.

Вдруг Лиза очень покраснела и сказала:

– Пауль, в эти дни я вас полюбила. Я поеду за вами. Меня возьмут в сестры милосердия. При первой возможности мы повенчаемся.

Пауль вспыхнул. Он наклонился, поцеловал Лизину руку и повторял:

– Милая, милая!

И когда он опять посмотрел в ее лицо, его ясные глаза были влажны.

Анна Сергеевна шла на несколько шагов сзади и роптала:

– Какие нежности с эстонцем! Он Бог знает что о себе вообразит. Можете представить, – целует руку, точно рыцарь своей даме!

Бубенчиков передразнивал походку Пауля Сеппа. Анна Сергеевна нашла, что очень похоже и очень смешно, и засмеялась. Козовалов сардонически улыбался.

Лиза обернулась к матери и крикнула:

– Мама, поди сюда!

Она и Пауль Сепп остановились у края дороги. У обоих были счастливые, сияющие лица.

Вмести с Анною Сергеевною подошли Козовалов и Бубенчиков. Козовалов сказал на ухо Анне Сергеевне:

– А нашему эстонцу очень к лицу воинственное воодушевление. Смотрите, какой красавец, точно рыцарь Парсифаль.

Анна Сергеевна с досадою проворчала:

– Ну уж красавец! Ну что, Лизонька? – спросила она удочери.

Лиза сказала, радостно улыбаясь:

– Вот мой жених, мамочка.

Анна Сергеевна в ужасе перекрестилась. Воскликнула:

– Лиза, побойся Бога! Что ты говоришь!

Лиза говорила с гордостью:

– Он – защитник отечества.

Анна Сергеевна растерянно смотрела то на Пауля, то на Лизу. Не знала, что сказать. Придумала наконец:

– Такое ли теперь время? Об этом ли ему надо думать?

Бубенчиков и Козовалов насмешливо улыбались. Пауль горделиво выпрямился и сказал:

– Анна Сергеевна, я не хочу пользоваться минутным порывом вашей дочери. Она свободна, но я никогда в моей жизни не забуду этой минуты.

– Нет, нет, – закричала Лиза, – милый Пауль, я люблю тебя, я хочу быть твоею!

Она бросилась к нему на шею, обняла его крепко и зарыдала. Анна Сергеевна восклицала:

– Ужас, ужас! Но ведь это же – чистая психопатия!

Мама и Сережа долго спорили:

– Все наши знакомые дамы так сделали, – говорила мама. – И я так сделаю.

– Нет, мама, – возражал Сережа, – ты так не должна делать.

– Почему я не должна, если другие делают? – спрашивала мама.

– Они не хорошо делают, – спорил Сережа, – и я не хочу, чтобы ты это сделала.

– Да это – не твое дело, Сережа! – говорила мама, досадливо краснея.

Тогда Сережа принимался плакать. Мама стыдила:

– Четырнадцатилетний мальчик, а плачешь, как совсем маленький.

И так продолжалось несколько дней, – все из-за кольца обручального. Мама хотела его пожертвовать в пользу раненых. Говорила Сереже:

– Так все делают. Из этого большие деньги можно собрать.