Федор Сологуб - Том 8. Стихотворения. Рассказы

Дачники заволновались. До утра ходили по деревне и сообщали друг другу невесть откуда пришедшие слухи, один другого невероятнее.

На другой день с утра Анна Сергеевна говорила о том, что надобно поскорее уехать в Петербург. Лизе не хотелось. Она говорила:

– Такая хорошая погода! Что мы будем делать в Петербурге?

– Нет, нет, укладываться и уезжать! – с выражением растерянности и ужаса на лице говорила Анна Сергеевна. – Пока еще впускают в Петербург, а потом уж ни впускать, ни выпускать не станут. А если сейчас поедем, так успеем еще, даст Бог, и из Петербурга уехать.

Лиза досадливо спрашивала:

– Куда же еще ехать, мама?

Анна Сергеевна отвечала:

– В Вологду, в Нижний, подальше куда-нибудь.

Лиза засмеялась. Спросила:

– Что же, ты думаешь, они и в Москву придут?

Анна Сергеевна сказала упавшим голосом:

– Ах, Лизанька, это – только вопрос времени.

Лиза с удивлением всмотрелась в испуганное лицо матери. Сказала укоризненно:

– Ну, мама, и трусиха же ты!

Анна Сергеевна заплакала и сказала:

– Лиза, я не хочу, чтобы прусский солдат меня прикладом пришиб.

Лиза пожала плечами и подошла к окну.

Ясное небо, простодушные цветы на клумбах, невозмутимый мир высоко-зеленеющих деревьев, – ясная, милая жизнь, и влитая в нее мудрая близость успокоительной, глубокой смерти, – а рядом, здесь, эта ненужная, жалкая трусость! Как странно!

Лиза увидела из окна проходившего мимо сада по узкой меже за рожью их хозяина. Он смирный и добродушный. Любит пиво, но никогда не буянит. Боится он войны или нет?

Лиза быстро вышла к нему. Спросила:

– Андрей Иваныч, вы на войну идете?

Хозяин снял шляпу, поклонился. Сказал:

– Нет, я – ратник, до меня еще не дошла очередь. Без меня много народу.

– Андрей Иваныч, а что, если немцы придут? – спросила Лиза.

Толстый, рослый эстонец засмеялся и сказал:

– Мы их сюда не пустим. Я возьму ружье и один сто немцев убью.

Лиза закричала матери в окно:

– Мама, мама, послушай, что он говорит!

Анна Сергеевна только махнула рукою.

Когда Лиза вернулась, Анна Сергеевна ходила по комнате и повторяла:

– Ужас, ужас! Все равно, здесь жить нельзя. Наши или чужие, все равно, придут солдаты, поселятся на нашей даче, а нам велят уходить.

Пошли гулять перед вечером, – Лиза с матерью, молодые люди. Зашли в эстонскую лавочку, под предлогом купить Жорж-Бормановского шоколада. На самом же деле Анне Сергеевне хотелось доказать Лизе, что оставаться здесь нельзя, потому что всех лошадей возьмут, и у лавочника тоже, и не на чем будет товары возить, да и до станции не на чем добраться: опоздаешь уехать теперь, – сиди и умирай с голода.

Хитрый эстонец лавочник, как всегда, посмеивался. Он уверял, что за лошадей дают меньше, чем они ему самому стоили. Лиза не верила.

– Зато, – говорила она, – вам их зимой кормить не надо, а весной новых купите.

Эстонец говорил, хитро посмеиваясь:

– У кого плохие лошади, тому выгодно, а я потерял.

– А товар-то есть? – спросила Анна Сергеевна.

– Теперь есть. Скоро не будет, – отвечал эстонец.

Анна Сергеевна с торжеством поглядела на дочь. Бубенчиков предлагал купить побольше шоколаду:

– Будем варить шоколадный суп.

– Нет, не надо, – сказал Козовалов, – у нас ворон много, я стрелять буду.

Анна Сергеевна обиделась.

– Сами и кушайте, я воронину есть не привыкла.

Выйдя из лавочки, читали расклеенные тут же объявления о мобилизации и комментировали их. Анна Сергеевна говорила:

– Даже амуниции нет. Просят, чтобы с собою солдатики сапоги приносили. Несчастные люди! Опять будет, как в японскую войну.

Лиза сердилась и спорила. Она говорила с досадою:

– Мама, ты – жена военного, а рассуждаешь совсем как ничего не понимающая.

– Ты много понимаешь! – отвечала Анна Сергеевна обычною стариковскою отповедью детям. – Ты бы посмотрела на запасных, – у них совсем сумасшедшие глаза.

– Ну, этого я ни у кого не видела, – отвечала Лиза.

Вечером опять сошлись у Старкиных. Говорили только о войне. Кто-то пустил слух, что призыв новобранцев в этом году будет раньше обыкновенного, к восемнадцатому августу; и что отсрочки студентам будут отменены. Поэтому Бубенчиков и Козовалов были угнетены, – если это верно, то им придется отбывать воинскую повинность не через два года, а нынче.

Воевать молодым людям не хотелось, – Бубенчиков слишком любил свою молодую и, казалось ему, ценную и прекрасную жизнь, а Козовалов не любил, чтобы что бы то ни было вокруг него становилось слишком серьезным.