Константин Бальмонт: Том 5. Стихотворения, проза

Двух с лишнем лет, проведенных в Советской России, хватило для того, чтобы осознать истинные цели тех людей, которые под прикрытием революционной риторики готовили захват власти в стране. Пришло понимание того, что эта его эмиграция последняя, окончательная и что Родину свою он никогда больше не увидит. И первый труд, к которому сразу приступает Бальмонт, – автобиографический роман. Однако эта проза весьма необычного свойства: при чтении ее сразу вспоминается эпатирующая строка из его вершинной книги «Будем как солнце» – «Я – изысканность русской медлительной речи». Роман «Под новым серпом» вышел в свет в 1923 году в Берлине и сразу же был переведен на французский язык. В этой книге, как некогда в лучших его поэтических сборниках, вновь возникает «певучие чарование» великорусской речи и «красноречивое молчание» родной природы. Можно с уверенностью сказать, что, работая над этим романом, Константин Бальмонт перечитывал книги Сергея Тимофеевича Аксакова. «Любимец моего детства, вновь ставший моим любимцем теперь» [4] Здесь и далее цитаты из статьи К. Д. Бальмонта «„Русский язык“ (Воля как основа творчества)» даются по журналу «Современные записки», Париж, № XIX, с. 206–234. , – писал в это время Бальмонт.

В 1924 году в толстом парижском журнале появляется очерк Бальмонта «Русский язык (Воля как основа творчества)» – хвалебный гимн родной речи, в котором приводятся знаменитые слова Ломоносова и Пушкина о русском языке, цитируется протопоп Аввакум, поминаются Карамзин, Мельников-Печерский, Достоевский, Тургенев, Толстой… При воспоминании об языковедческих статьях, публикуемых в Совдепии он срывается буквально на крик: «Пресвятой Николай угодник, помоги мне! Вывези меня на купринских пегих лошадях из царства нежитей и адского окружения!

Этот сатанинский набор слов, притязающий быть научным и в самоослеплении полагающий являть из себя словосочетание языка русского…», «…это не русский язык, это – воровской шурум-бурум, у которых в обширной торбе много настоящего добра, но, говоря лишь о слове, лишь о святыне языка, всего больше – старых поношенных негодных тряпок, затасканных кафтанов с чужого плеча». Далее автор утверждал: «Безумно злое дело и дело непостижимо-неумное – повседневно вводить в русский язык целое сонмище иностранных слов», а о насаждаемых соввластью новых языковых нравах: «Разве можно обворовывать и забрасывать грязью, и сором, и шелухой, и неуклюжими обломками чужого мертвого дерева нашу честь, наше достоинство, нашу жизнь, нашу душу, залог самого бытия нашего на Земле, русский язык?»

Чтение романа «Под новым серпом» сродни неспешному созерцанию полотен Федора Васильева и Михаила Нестерова, восприятию музыки Петра Ильича Чайковского, постижению единого, неразрывно-целого и вечно живого, того, что зовется великой русской культурой. И возвращению к началу всех начал – подлинной русской речи, которая с удивительной полнотой сумела выразить Божественное начало в человеке и в окружающей нас природе.

В 1942 году, исповедуясь перед кончиной, Константин Бальмонт произвел на священника «глубокое впечатление искренностью и силой покаяния считал себя неисправимым грешником, которого нельзя простить» [5] Зайцев Б. Указ. соч. , – свидетельствовал Борис Зайцев и, помянул об особой милости Господа к грешникам, которые считают себя недостойными прощения, закончил свои воспоминания словами уверенности в обретении такой милости и русским поэтом Константином Бальмонтом, сумевшим сохранить на чужбине единственные свои сокровища – русский язык и сыновнюю любовь и память о Родине.

Игорь Владимиров