Николай Старилов: С утра до ночи

- Это такая же ложь, как и все остальное. Она тем более омерзительна, что затрагивает ни в чем не повинного человека. Я допускаю, что может быть жестко поступил с автором анонимки, и он мне мстит за это. Это еще можно понять, но поливать грязью замужнюю женщину, мать двоих детей, только для того, чтобы досадить мне - это просто подлость.

- Я отлично понимаю вас, Александр Семенович, но может быть все-таки стоило бы вам как-то, ну, может быть... сменить секретаря? Как вы считаете?

- Я считаю это уступкой мерзавцу. Татьяна Сергеевна как работник вполне меня устраивает, и потом, что это даст? Следующая анонимка будет чернить другого человека, и так до бесконечности.

Емельянов предоставил комиссии свою машину "для расследования на месте" и остался один в кабинете.

Он откинулся на спинку кресла, расслабившись на минуту, чтобы забыть о комиссии и включиться в заводские дела, но тут же по селектору раздался голос секретаря, перехватывавшей на себя звонки, пока директор был занят с москвичами.

Емельянов представил себе как она веско говорила всем: "У него комиссия из Москвы! - и улыбнулся.

- Григорьев, Александр Семенович.

Емельянов нажал клавишу селектора и в кабинет ворвался шум кузнечно-прессового цеха, и раздраженный голос начальника этого цеха Григорьева:

- Александр Семенович!

- Спокойно, Владимир Степанович, я был там с утра. В тринадцать ноль-ноль заготовки начнут к вам поступать. Это первое. И второе. Владимир Степанович, сколько мы будем играть в испорченный телефон через директора? Почему два начальника соседних цехов, два соседних цеха, не могут сами договориться между собой, без моей помощи, вы что -в разных государствах живете? Все.

- Татьяна Сергеевна, я просил вас вызвать Барыкина... из кузнечного.

- Сделано, Александр Семенович. Вызван на двенадцать.

- Хорошо. Спасибо, Татьяна Сергеевна. Почта есть?

- Да.

Время летело быстро, дела наваливались, просили, умоляли, требовали. Письма, заявки, толкачи, звонки, люди, бумаги. Вошла Татьяна Сергеевна.

- Обед, - сказав это, она улыбнулась немного грустной улыбкой.

Емельянов машинально посмотрел на часы, тоже улыбнулся.

- Да, действительно.

- Александр Семенович, - Татьяна Сергеевна отвела взгляд от него и замялась.

Емельянов вопросительно посмотрел на нее, потом встал.

- Садитесь, пожалуйста. Что-то случилось?

- Нет-нет, я на минуту. Да, то есть нет... В общем я ухожу.

- То есть? Куда вы уходите? - спросил он, хотя все уже понял.

Она промолчала.

- Муж?

Она снова ничего не ответила.

- Да, муж. Я его понимаю. Мне бы тоже не понравилось... Да. И все-таки жаль, что вы поддались этому мерзавцу. Хотя нет, все правильно, для вас так будет лучше. Куда уходите, если не секрет?

- Нет, не секрет. В облплан.

- Ну, что же, как говорится, желаю удачи. Может быть с новым начальником вам больше повезет. От меня одни неприятности. Там, действительно, поспокойнее.

Он совсем не хотел ее упрекать, но когда понял, что она может понять его именно так, было уже поздно, она покраснела и сказала:

- Вам легче - вы мужчина. А каково мне? Я ведь долго держалась, терпела, хотя все эти взгляды, шепотки за. спиной... и все-таки терпела умеете вы убеждать, Александр Семенович - пока до мужа не дошло. Я теперь боюсь на минуту задержаться. Он молчит, ничего не говорит, но как посмотрит, я чувствую, к чему дело идет, а у меня ведь двое.

- Вот мерзавец! - вырвалось у Емельянова. Татьяна Сергеевна с недоумением посмотрела на него, не зная еще, как его понимать.

- Да нет, не муж ваш, его-то как раз я понимаю, а этот... анонимщик чертов. Ну, ладно, я, а вас-то зачем же?

- Что теперь об этом говорить, ничего не изменишь.

- Это да... А где же Барыкин? Первый час, а его все нет.

- И не будет, Александр Семенович. Я звонила начальнику цеха.

- А что случилось? Заболел?

- Нет, он сказал Григорьеву, что не пойдет к вам.

- Вот как? Ну, хорошо. Вы можете идти , Татьяна Сергеевна.

Емельянов хотел съездить домой пообедать, но вспомнил, что отдал машину комиссии, подумал, что, пожалуй, поездка домой на обед является использованием автомобиля в личных целях и пошел в заводскую столовую.

Он знал, что рабочие, по крайней мере большинство, уважают его, а кое-кто и побаивается. За два года он вытянул завод из прорыва. Да, конечно, люди работали, но ведь и до него здесь были те же люди, и он отлично понимал свою роль и знал себе цену. Со многими пришлось круто обойтись, и не только с пьяницами, которых немало было и среди управленцев. Но несмотря на то, что он знал об этом уважительном к нему отношении, не любил ходить в заводскую столовую - мало приятного, поднося ко рту ложку, чувствовать на себе любопытные или иронические взгляды. Ему не хотелось, чтобы о нем думали, что он играет под демократа или того хуже - в рубаху-парня, хотя для этого, кажется, у него совсем не было оснований.