Валерий Суси - Привет с того света

Коньяк (неизменно "Белый аист") и лимон Дрозд всегда приносил с собой. Молча проходил в кухню, выкладывал все это на стол, усаживался сам и закуривал. Все молча. Словно, пытаясь дать время раздражению раствориться в дружеском тепле.

Филимоновы привыкли и воспринимали "явление" без тягостного ощущения неловкости. Дрозд был "свой". А "своих" мы воспринимаем такими, какими они есть. Не задумываясь о том, что и всех остальных следовало бы воспринимать так же. Нет. От остальных мы требуем полного понимания, уважения к себе, внимания, часто подчинения. И ничего ни кому не хотим прощать.

Есть умные, а есть хитрые. Умные, знают об этом - хитрые не догадываются. Хитрые принимают свою способность к интригам, намекам, сплетням - за ум. Им невдомек, что все их ухищрения видны умному, как пятнышко на белой рубашке. Нет. Они обожают оскорблять, унижать, упиваться чужой кровью. Тогда они довольны и горды собой. Когда им это удается. С умными - не получается. Не умеют хитрые переиграть умных.

Дрозд был не глуп, а Филимонов не любил интриг. Получалось удачное сочетание. При таком сочетании можно дружить сто лет и ни разу не поссориться.

Рост у Дрозда был баскетбольный. При том, тощ - неимоверно. Кончик удлиненного носа свисал, пытаясь дотянуться до верхней губы и напоминал удилище. Бесцветные глаза. Намеченные, но не выполненные до конца, брови. С тем же скупердяйством подошла природа к оформлению его головы: реденький волос чуть прикрывал яйцевидный череп. Он не был любимцем женщин. Пока не начинал говорить. Зато, когда "включался" и начинал "искрить", "разводить костры", "поддавать пару и жару", моментально переключал внимание всех дам, без исключения, на себя. Он мог взять пустяковину и превратить ее в занимательный рассказ. Мог извлекать на свет сокровенное и интимное, что, обычно, люди держат при себе и говорить об этом так, что никто из присутствующих не испытывал смущения. С ним охотно дружили и приглашали в гости наперебой. Он вежливо благодарил, но в гостях бывал редко. Предпочитал филимоновскую кухню.

Два года назад долетел слух, что его уволили из прокуратуры. К слуху, как значок к пиджаку, был прикреплен разговор о какой-то недоказанной взятке.

Объявился он месяца через два, почти ночью и слегка "под градусом". И то, и другое было ему не свойственно. Однако, "Белый аист" и лимон, как всегда, оказались в его дипломате.

Дрозд улыбался и переводил изучающий взгляд с Филимонова на Машу.

- Знаю. Знаю, что говорят в связи с моим увольнением. Все это ерунда! Придет время, и я Вам расскажу все детали. А пока выражусь, может замысловато, но, по сути, верно. Если в банку, с пожирающими друг друга тараканами, случайно запрыгнуть кузнечику с радостным желанием прекратить междоусобицу, то на какое-то мгновенье кровавая бойня, действительно, стихнет. Ровно настолько, сколько потребуется, чтоб разодрать непрошеного гостя в клочья и "смолотить" его со всеми потрохами. Больше мне добавить нечего. Пока, нечего. Когда-нибудь, вернемся к этому разговору.

Филимоновы, естественно, не настаивали. Как бы не были близки люди, всегда нужно оставаться чутким и не вторгаться (на правах друга) туда, куда Вас не звали. Потом он опять пропал на пару месяцев. Пришел замотанным и раздраженным, как раньше, но это была какая-то иная замотанность и иное раздражение. Оно не смывалось. Дрозд принимал прежние позы, заводил прежние разговоры, садился за тот же стул, в том же месте, втягивал носом запах кухни, словно, надеясь вызвать прежние ощущения. Не получалось. Визиты становились реже. Иногда, звонил по телефону. Как будто, что-то, искал. Не находил. Последние полгода они и вовсе не общались.

- Позвони Дрозду! Ну, хотя бы, ради приличия. Узнай, что у него нового, - настаивала Маша.

Трубку сняла Татьяна, и Сергей недовольно поморщился. Жена Дрозда, художник по рекламе, недолюбливала его и не считала нужным это скрывать. Сначала Филимонов пытался разобраться в собственном поведении (Что не так? Не очень то приятно появляться в доме, где Вас демонстративно терпят).

Но, как он не напрягался, как не старался проанализировать свои поступки, речь, выражения, манеру здороваться, пить кофе, сморкаться, прояснить ситуацию не удавалось. "Черт с ней", решил, наконец, Сергей, но с того времени находил тысячи уловок избегать приятельского дома. Георгий вел себя отстранено. В упор не замечал конфликт. (Это, при его то, профессиональной наблюдательности!) Лишь, однажды, и то, косвенно, он осторожно приблизился к этой теме. Филимонов в тот раз начал жаловаться на дочь. На непонимание, на то, что у нее "странные" интересы.