Марина Бонч-Осмоловская: Южный Крест

- Меня не нужно уважать! Может быть, ты, например, откроешь дверь?

- Не открою, извини.

- Я была права - мое мнение не в счет! А у меня есть, что сообщить! Даю тебе время собраться и уйти. Надеюсь, вечером мы не встретимся?

- Хорошо... я уеду.

- И лучше тебе Дине не звонить, по крайней мере первое время, ты понял?

По коридору пробежали ножки, и Лена увела Динку завтракать. Еще через полчаса все стихло.

Вадим подождал, пока не стих шум машины, и вышел посмотреть на розы. Бурное цветение уже прошло, но огромные цветки появлялись один за другим многие месяцы. Вадим нежно любил цветы. Все, на которые он смотрел в данный момент. Но розы были чем-то особенным, вызывавшим одновременно и замирание, и жалость, и преклонение. Он обошел их все, вглядываясь в них и оттаивая сердцем. Потоптался немного, не в силах оторваться.

Дома он наскоро приготовил завтрак, сполоснулся в душе и засел разбирать бумаги. Их скопилось множество. Как и книги, привезенные из России, они были необходимы постоянно. Но взять с собой даже малую часть было просто некуда. Вадим в отчаянии смотрел на корешки, на горы статей своих и чужих, заготовок, черновиков, писем и фотографий из России. Руки сами отобрали несколько, и, разглядывая их, он тяжело и надолго задумался. Время шло, отсчитывая минуты, куски, остановки, новые пробежки. Он брал в руки, откладывал, снова дотрагивался, читал страницы, переворачивал страницы, выбрасывал листы, черновики, заполняя жадные минуты. Маленькая стопка лежала готовая на краю стола.

Он прошел по дому, ни на чем не задерживаясь надолго, бесцельно покружил по комнате Динки, посидел, посмотрел по сторонам. Вернулся к себе. С этой горой бумаг надо было что-то делать. Он понял, что не будет делать ничего. Он сидел в кресле среди белых листов, в беспорядке разлетевшихся по комнате, среди своей разметанной жизни.

Жара усиливалась, потрескивая нагревающимся домом. За окном содрогался город, мир птиц и растений вскрикивал, вспархивал и ахал о своей жизни. Волны запахов, а также чужих чувств влетали в комнату, рассказывая о живых страстях и поражениях - имеющим уши: откровенно и доверчиво, но с неизменным привкусом лжи, так расцвечивающей жизнь. Оставалось только закрыть на это глаза. Вадим положил руки на подлокотники и прикрыл глаза. Прошло время...

Неожиданно для себя он обернулся и взглянул в проем двери. Там, прислонившись к косяку, стояла Света и темными глазами смотрела на него. Он стал медленно приподниматься не говоря ни слова; она тихо подошла к нему, поднимая свое лицо, напряженно вглядываясь в его глаза. Улыбнулась одними губами:

- Там открыто было!

- Что вы... я так...

Они молча стояли друг против друга, и напряжение, проскочив между ними, нарастая, взлетело вверх. Как будто волна энергии пронзила все вокруг, замкнув дрожащее пространство. Невидимый кокон приближался, обнимая, толкая навстречу друг другу. Лицо женщины медленно и красиво наполнилось светом. Вадим всматривался в этот сияющий нежностью лик, лучившиеся глаза, и глубокое чувство сотрясло его существо. Ему стало тепло, его губы дрогнули в улыбке. Она счастливо рассмеялась, он засмеялся в ответ. "...Тихий ангел пролетел", - мелькнуло в его голове. Она шагнула к нему и прошептала: "Обними меня...", как вдруг заметила метнувшееся выражение в его глазах. На одну секунду они оба застыли: она не понимая, а он слишком понимая происшедшее. Наконец, она не вынесла молчания и спросила у самых его губ:

- Что с тобой?

Он опустил глаза. Обаяние минуты рухнуло. Он проклинал себя последними словами, осторожно отступая назад. Она машинально придвинулась вперед.

- Посмотри же на меня! - тихо воскликнула Света, дотрагиваясь до его груди.

Вадим застыл, не в силах открыть рот, посмотреть в ее глаза. Мучительно застукало в голове, заныло сердце и почему-то справа.

- Прошу вас... - робко выдохнул он и повернулся к женщине немного боком. - Простите... вышла какая-то ошибка.

Только что горящее лицо ее подурнело. Не в силах побороть ужасную растерянность, боль, смущение и снова боль, некрасиво исказившиe ее черты, Света в ужасе смотрела на него.

- Ах ты Боже мой... - Вадим в отчаянии шагнул к ней, - как я виноват!

- Я думала...

- Я теперь знаю.

- Вы теперь знаете?

Он снова опустил глаза. Когда, справившись с тягостным чувством, он взглянул в ее глаза, они были полны слез. Она смотрела искренне, с полной наивной доверчивостью. Эта безыскусность поразила Вадима. Он прижал ее голову к себе, дрожащую от слез. Она плакала долго, а он обнимал ее, желая что-то сказать, утешить, но не решился, не найдя слов.