Григорий Свирский - Мать и мачеха

Жили, между тем, хорошо. Душа в душу.

Но это было позднее. А пока что я отправился с резолюцией начальства в отдел распределения жилой площади, который, собственно, и выдавал квартиры.

Встретил меня холеный сытый человек лет 35, по фамилии Чиликин. Я запомнил и эту фамилию на всю жизнь.

-- Ну, что вам? -- недовольно протянул он, когда я приблизился к его столу. Сесть не пригласил, хотя видел, как ковыляю на протезе. -- Вот вам ордер, -- наконец произнес он. -- Пойдите, посмотрите...

Я взглянул на ордер и глазам своим не верю. Комнату дают где-то за Окружной дорогой.

-- Извините, товарищ Чиликин, -- говорю. -- Я без ноги, и в распоряжении сказано, чтобы мне предоставили площадь неподалеку от метро.

Тот подымает на меня глаза. В них насмешка.

-- Может, вы еще на улицу Горького захотите, -- сказал.

-- Можно и на Горького, -- отвечаю, стараясь не раздражаться. -- Я не вор и не диверсант, чтоб меня улица Горького не признавала... Я с недавних пор майор. В отставке.

-- Ты слышишь, Вася? -- говорит он человеку, сидевшему поодаль. -- Ему еще и на улицу Горького... с его носом.

Реактивных снарядов или бомбы у меня под рукой уже не было. Была в руке палка. Врезал я ему изо всех сил... Такого со мной, признаться, не бывало. Ни раньше, ни позднее. Довели... Счастье, что он рукой загородился. А то бы по голове попал.

Ну, он вскочил. Визг. Угрозы. "В тюрьме тебе место!" -- кричит. К телефону тянется.

-- Сядь, гад! -- говорю. -- Тебе дали команду дать жилье у метро?! Через два дня приду, понял?!

Через два дня меня ждал, на столе его секретарши, готовый ордер. Комната у метро Аэропорт.

В те дни, пожалуй, до меня дошло окончательно, кто я, бывший летчик-штурмовик, инвалид войны, для этой аппаратной мафии, которая у власти по сей день.

Это была моя четвертая и последняя рана. Может быть, самая болезненная...

Яков ВАГЕНГЕЙМ

КТО ПОДЖЕГ БИКФОРДОВ ШНУР?

1. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ПОБЕДИТЕЛЯМИ

Нет, я не хотел участвовать в этом проекте, тревожить израненную память, больное сердце. Достаточно и того, что сказали другие... Но вот пришли вести о пожарах и убийствах в Закавказье, в Узбекистане, в Алма-Ате. Моя родная Латвия, как и остальная Прибалтика, открыто выразила свою непреклонную волю выйти из Советского Союза, куда она попала по сговору Сталина и Гитлера. Нашлась и карта "передела мира", подписанная Сталиным...

Советские газеты заполнены типично русскими вопросами: "Кто виноват?" и "Что делать?" Все "Ох!" и "Ах!"...

Почему-то никто не поставит вопроса прямо: кто поджег бикфордов шнур, вызвавший пожары и взрывы вдоль советских границ? Когда и как началась расистская вакханалия, под лозунговую трескотню о дружбе народов? Страна выживет лишь тогда, когда поджигателей назовут поименно. И накажут, а не отправят тихо на почетную пенсию...

У меня сложилось твердое представление о том, кто, где, когда заложил динамит под многонациональный Советский Союз и зажег шнур...

Я никому не хочу навязывать своего мнения. Я буду рассказывать о своей жизни, размышлять о ней и прошу читателя думать вместе со мной. Прав ли я? Если не прав, то в чем?

...Конец войны застал меня в бункере, в котором мы с братом и еще восемь человек прятались от эсэс и латвийских добровольцев, охотившихся на евреев. Вбежал Жан Липке, рослый белокурый латыш, и закричал, что на улицах Риги советские солдаты, но чтоб никто не выходил... Через несколько часов он принес новые костюмы, добытые им неизвестно где; люди сбросили с себя тряпье, а мы с братом -- чужую немецкую униформу, благодаря которой нам удалось бежать из концлагеря.

В новых отглаженных костюмах мы вышли на улицу. Навстречу советские солдаты. Они затащили нас в подъезд и стали раздевать. Мы кричали, что мы евреи, чудом спаслись, они смеялись и стаскивали с нас брюки.

Жан Липке снова спас нас, он стал кричать, что тут же отправит солдат к коменданту, окликнул проходившего офицера, и солдаты, подальше от греха, исчезли. Жан не согласился с нами, что это антисемитский поступок. "Они евреев и не видели, -- сказал. -- Они победители и в обносках, а вы вон какие богатеи! Богатеи у Советов не в чести..."

Возможно, так оно и было, однако в те же дни нас остановил офицер в чине старшего лейтенанта. Мы шли к Жану Липке, который жил на полуострове. Относили одолженные им костюмы. Чтоб попасть к Липке, надо было пройти пустырь. Тут, на пустыре, нас и спросили резко, с украинским акцентом:

-- Хто вы такие?!

Мы объяснили. Вдруг лицо старшего лейтенанта перекосило. Стало багровым.