Григорий Свирский - На островах имени Джорджа Вашингтона

Но тут толстяк с "крестом-магендовидом" на цепочке позвякал карандашом по стакану. На кафедру поднялся средних лет хиппи, и хиппи странный. На голове хаос нечесаных волос до плеч, а плечи широченные, квадратные, и лицо длинное, лошадиное, без тени интеллекта -- плечи и лицо профессионала американского футбола, который рванулся с мячом вперед и снесет любого, кто встанет на пути. С таким хиппи не захочешь и спорить... В России о таких говорят: "Здоров бугай!"

Свой доклад он читал. Негромко, безо всякого выражения.

Вначале я улавливал смысл, а затем что-то заколодило. То ли английский хиппи-политолога оказался для меня слишком сложен, то ли я по рассеянности что-то пропустил. Не мог же ученый хиппи утверждать, что 1937 год был в Советском Союзе вершиной, пиком расцвета советской демократии. Так и сказал, хипастый: top, peak of a democracy... Может быть, доктор-хиппи сатирик-юморист. Американский Володя Войнович... Уж слишком черный юмор... Не псих же он!

В перерыве отыскал Бугаеву-Ширинскую. Она разговаривала сразу с тремя женщинами, досаждавшими ей вопросами. Представила меня им, а затем и толстяку из президиума, который на бегу поцеловал ей руку, а затем, вернувшись с двумя "дринками" и вручив ей один из них, стал предаваться воспоминаниям о своей службе под началом покойного мужа Бугаево-Ширинской." Это были самые светлые годы моей жизни!" -- воскликнул он и тут же переключился на кого-то другого.

Я отвел Бугаево-Ширинскую в сторонку, признался, что ничего в докладе не понял. Страшно произнести, мне послышалось, что... Тут я принялся шептать.

Бугаево-Ширинская прервала меня своим адмиральским басом:

-- Вы правильно поняли.

-- Но это невозможно! Это вселенский скандал! "Пик демократии" в год, когда Сталин вырезал миллионы невинных...

-- Дорогой коллега! Время скандалов осталось в шестидесятых. Ныне у американских советологов, как и у славистов, скандалов не бывает. Тем более вселенских. Докладчику зададут вопросы. Простые. По тексту. Распространенный вопрос уже подозрителен. Воспринимается как нежелательное выступление. Тем более что докладчик был в сфере своего исследования весьма доказателен...

-- То есть, извините?!

-- Он специализировался на государственных актах. Проанализировал все основные декреты Советского государства. Поднял огромный материал. Все документы. От первых декретов Ленина и вплоть до конституции 1936 года, которая считается одной из самых демократических... А в большой главе "Роль Советов в развитии" показал...

-- Какое отношение имеет советская жизнь к советским документам?! -вскричал я неучтиво. -- Лозунг "Вся власть Советам!" семнадцатого года был последним актом советской власти. Она скончалась тут же! Скоропостижно! Навсегда!

-- Ну-ну, дорогой коллега! Не горячитесь! В научном исследовании...

-- Вот-вот! Он же ученый, а не бухгалтер. Сальдо-бульдо по бумажкам. А там хоть трава не расти.

-- Не горячитесь, умоляю вас. Я вижу, над вами надо поработать... Ну, если хотите, задайте свой вопрос. Но дипломатично...

Мой вопрос, наверное, дипломатичным не был. Толстяк-председатель взял свою сигару, лежавшую на пепельнице, пыхнул раз-другой. Затем привстал.

Я говорил с места. Мой вопрос был явно распространенным, на меня смотрели со всех сторон с укоризной, порой с усмешкой. А Мария Ивановна -- с состраданием.

Когда объявили перерыв, Том настиг меня на лестнице и подвел итог дня на обычном для него языке корабельного устава, который, как известно, сам задает вопрос и тут же сам на него отвечает:

-- Какой удар в биллиарде вызывает наибольший энтузиазм? Королевский! Шар за борт, сукно в клочья, кием в глаз партнеру... Но не переживайте. Я объяснил им, что вы крези рашен, с сумасшедчинкой, значит. С крези рашен что возьмешь!

То ли от того, что я стал теперь "крези рашен", то ли еще по какой-то причине, но теперь Том Бурда разговаривал со мной, как с человеком "не в себе", "тронутым", медленно, улыбчиво, не отрывая глаз от моего лица. Улыбался он столь приязненно и даже сладко, будто я был дорогим родственником, которого не дай Бог обидеть неосторожным словом. И впрямь Сахар Медович, а не герой Вьетнама, отставной американский н е в и. Пожалуй, это единственное, что меня в нем настораживало.

Я сумел побывать только на трех докладах: расписание занятий у меня плотное, не погуляешь. Если б мне эти доклады пересказали, не поверил бы: их вполне можно было услышать в МГУ сталинского времени, у флаг-философа Гагарина. Какие же они розовые? Просто красно-кирпичного цвета...