Григорий Свирский - Прорыв

Геулу точно камнем по голове ударили. Они ведь еще не стали теми, кого Иосиф окрестил "государственной швалью". Они были просто мальчишками. И для них, желторотых, обязанных своим инструкторам всем, Виктор, оказывается, был не Героем Советского Союза, не прославленным мастером парашютного спорта, а жидом... За себя б не обиделась никогда. Но... за него?!

Геула решила в те дни твердо, необратимо: "Не хотите, слабаки, чтоб мы были русскими? Не надо!.."

В конце недели она встретилась с Довом, спросила, не может ли он назвать кого-либо, кто знает иврит. Дов взглянул на нее своими угольными глазами, как жаром обдал; назвал фамилию Прейгерзона* профессора Горного института. -- Я тебе почему его называю, -- объяснил обстоятельный Дов. -- А оттого, что писал он на иврите. Под псевдонимом "Цфони", по-нашенски -Северный... А в Израиле издавали... Все, что я схватил, это от него. Мы в Воркуте тропку в снегу протоптали, назвали "Юден-штрассе". По ней я пятился, затем отец, еще Керлер Иосиф, поэт на идиш, замыкали Меир Гельфонд, студент-медик, и Прейгерзон.

В квартире Прейгерзона пахло краской, только-только отхлопотал квартиру после Воркуты. Уединившись в дальней комнате, профессор всполошенно позвонил Иосифу на работу, прикрыл трубку рукой, чтоб Гуля не слыхала: -- Иосиф, пришла Геула. Девчонка -- коломенская верста. Это от вас? -- ...Вернувшись, спросил осторожно: -- Вы не опасаетесь э!.. что мы с вами прокатимся на тройке с бубенцами?

-- Так вы же реабилитированный! -- вырвалось у Гули. -- Вы -- известный ученый. Геологи учатся по вашим книгам.

Прейгерзон стремительно спустил ноги на пол. -- А кто им помешает признать, что реабилитация была ошибкой?!

-- Конечно! -- Гуля погрустнела. -- Прошу прощения... Я все еще девчонка... -- Когда она выходила, навстречу ей вскачь поднимались студенты. Чтоб они не отстали, профессор читал им лекции дома.

Он ей спать не давал, этот странный язык, который загнали в карцер. Как опасного преступника. Может быть, оттого, что на нем написана Библия?..

Целыми днями пропадала она в Ленинской библиотеке. Добилась того, что в университете ей изменили тему дипломной работы. Ее интересовало Хазарское царство. Ереси "жидовствующих", которых мазали смолой, обваливали в перьях. Воркута! Во все века -- Воркута...

Как-то Гуля нашла в библиотеке старый сборник стихов Ильи Эренбурга "Дерево" и в нем маленькое стихотворение 1919 года, в котором поэт заклинает приниженного местечкового еврея расправить плечи и стать таким, какими были его предки.

Ее всегда угнетала добрая и виноватая улыбка Яши, честнейшего Яши.

Хватит! Пора разговаривать с ними, как Дов. И вновь обожгло: "...на Северный полюс пролезли". Скоты!..

Эренбург не был ее поэтом; собственно, она открывала его заново. Любимой была Ахматова. Она знала ее стихи с детства; как-то зашептала знакомые строки, прислушалась к ним и -- Гулю обдало жаром! Так ведь это о ней, о Гуле! Нет, уж не о Гуле, веселой девчушке с легким характером. О Геуле... Губы, казалось, шевелились сами. Их нельзя было остановить.

"Это рысьи глаза твои, Азия,

Что-то высмотрели во мне.

Что-то выдразнили подспудное

И рожденное тишиной,

И томительное, и трудное,

Как полдневный термезский зной,

Словно вся прапамять в сознание

Раскаленной лавой текла,

Словно я свои же рыдания

Из чужих ладоней пила."

И дата "1945" казалась не случайной: в 1945 она спросила тоненьким голоском: "Отчего хоронят ящики?"

Геула шла по улице и вдруг ловила себя на том, что бормочет: . "..я свои же рыдания Из чужих ладоней пила."

Как-то, идя из "Ленинки", она свернула на улицу Архипова. Улочка стекала вниз, как река, "сливом", почти водопадом. Так несло, что едва не проскочила мимо Синагоги. У входа толпились старые евреи -- давно таких не видала. Какие-то ожившие иллюстрации к рассказам Шолом-Алейхема -неуклюжие, рыхлые, сморщенные человечки; неприятно резанула надпись у входа о том, что приношения не давать в руки, а только в запечатанную кружку... Выждав, когда вокруг раввина Левина никого не будет, Геула быстро подошла к нему, назвала себя и почти шепотом попросила познакомить ее с каким-либо человеком, который мог бы обучать ее ивриту.

Раввин оглядел Геулу и дал адрес. Геула написала по этому адресу письмо. Пришел старик. Маленький, сморщенный, голова луковкой. Спросил строго: -- Начнем?

-- Сколько вы берете за час? -- заставила себя спросить Геула. -Деньги за иврит? -- удивился старик. -- Если за иврит платят, то кровью... Вы еще не передумали? Тогда начнем.