Григорий Свирский - Прорыв

Наум выбрался из машины, постоял возле нее, на обочине, затем снова сел за раскаленный солнцем руль, отдернул ладони, наконец, преодолел боль обожженных рук, сказал обессиленно: "Извини, Гриша!", и вот мы подъехали, наконец, к зеленым армейским машинам, к странному сооружению из труб, похожих на перископы. Вокруг белые вагончики с кондиционерами. Ящики с кока-колой и соками стоят прямо на земле. Двое военных спорят о чем-то, прихлебывая кофе из бумажных стаканчиков.

Оказалось, мы прибыли на испытание нового оружия. Катерок тащил -- в багровом закатном Средиземноморье -- на длинном канате щиты. Грохот реактивного самолета обрушился с неба обвалом. Отгрохотал гром небесный. Щитов на воде больше не было.

Наум припал глазами к своим "перископам". Недалеко от берега все время вертелась маленькая моторная лодка. Делала вид, что ее нет, но, как только море вставало на дыбы, тут же приближалась к опадающим "смерчам".

Наум оторвался от трубы и сказал: -- Если б я не знал, что это любопытный еврей, я бы мог подумать, что это шпион.

От нашего бивуака отделился зеленый "джип". Никто не обратил на него внимания. Через некоторое время "джип" вернулся, и офицер, выпрыгнувший из него, сказал: -- Проверили! Действительно, любопытный еврей. Едва прогнали.

Солнце зашло, ветер стал холодным, я начал пританцовывать, тереть посиневшие пальцы. Взрывов этих я нагляделся-наслушался за свою юность -жизней на десять.

-- Н-наум, -- сказал я ему. -- Зачем ты меня сюда привез? Тут военные секреты. Супер оптика. Наум засмеялся. -- Этот военный секрет я повезу через неделю в Париж. На международную авиационную выставку. Израильский истребитель "Битфаер". И беспилотный разведчик, похожий на авиамодель. Рабочее название "Муха-цокотуха, позолоченное брюхо". Точно "позолоченное". Оптики насовали в брюхо на сто тысяч долларов. - Наум улыбнулся, хлопнул меня по плечу. -- Старик, а как иначе прокормить родных паразитов. Приходится ишачить. -- Он налил мне из термоса горячего кофе и, спустя полчаса, мы двинулись прочь от берега. Свернули в сторону ржавой железной стрелки со сверкнувшими от света фар буквами: Бершева... км.

На дверях Дова была прикреплена записка. "Остался в Сдоме. Вези Гришу к Фиме Файнблюму. Или еще куда...Утром жду его автобусом 5.10..."

-- Сдом -- это действительно библейский Содом?

-- Конечно! Дову только там и работать! -- Наум засмеялся. -- Кто еще выдержит?

Голубой автобус с зашторенными окнами подошел к остановке ровно в 5.10 утра. Я окоченел в своей рубашечке-апаш, поджидая его. Не пустыня, а холодильник.

Когда я взобрался по его высоким ступенькам, показалось, что попал в Москву. На заднем сиденье расположился русоволосый, точно владимирский или рязанский, паренек, брат Слепака, с которым мы переписывались; и этого ширококостого бородача я видел. Не то в ОВИРе, не то возле московской синагоги, на "собачьей площадке". Он поднялся и назвал себя: -- Эфраим!

Не сразу понял, что это и есть легендарный Фима Файнблюм, "глава русской мафии", за которого в Москве, помнится, поднялись горой русские рабочие, весь заводской цех. Отстояли родного Фиму от родной партии... Лицо у него, действительно, сильное, широкое, со смешинкой в глазах.

-- Мне было легче, чем Науму, -- сказал он позднее. -- Здесь ведь не университет, а Содом. Летом бывает до пятидесяти по Цельсию. В гиблых местах хороших людей больше.

В автобусе стоял полумрак. Над головой урчал кондиционер. Почти все спали. Я чуть сдвинул занавеску, на сантиметр, не более. Огляделся. Нет, никто не проснулся. Вскоре после Димоны автобус начал спускаться к Мертвому морю, кружить, натужно ревя мотором. Сколько видел глаз -- выжженная пустыня, пересохшие "вади" -- каменные распадки. На одном из поворотов вдруг показался, далеко внизу, весь Содом... Над ним дымка. Ощущение такое, будто летишь на самолете. На посадку заходишь, только почему-то штопором... Появилось несколько сверкающих на солнце бассейнов, которые трудно отличить от самого Мертвого моря. Проскакивают у окна коричневые лессовые скалы. Осколки камней. Спуск -- круче, дымка -- гуще. Ощущение, будто и в самом деле спускаешься в преисподнюю... Деревьев почти нет. Изредка мелькают -низенькие, скрюченные, точно в Воркуте, за станцией Сивая Маска, только листва другая -- раскидисто-плотная, прижатая пеклом к самой земле, вроде бы, деревца пытались защититься от жара, да не успели поднять над собой плотного зеленого зонта. Стволы тянутся куда-то в сторону, а не вверх. Даже деревьям здесь тяжело...