Николай Гарин-Михайловский - Несколько лет в деревне

– Стёпа, Господь с тобою, что ты это сделал? Погубил ты себя.

Степан точно проснулся. Он оглянулся, посмотрел на лежащего Белякова, на топор, бросил его и, проговорив упавшим голосом: «Братцы, голубчики, пропала моя душенька, лукавый попутал», – зарыдал, как ребёнок.

Вся деревня сбежалась и вся деревня рыдала.

– Стёпа, голубчик, что ты наделал? – повторяли мужики на все лады и по очереди обнимали Степана.

А Степан рыдал и рыдал, твердя одно и то же:

– Погубил я свою душеньку.

И Степана угнали в Сибирь. Нового приказчика прислал Скворцов, но уже доходов тех не было.

При первой оказии новому приказчику объявили на сходе:

– А ты не больно. Много вашего брата здесь перебывало. Всяких видали – и не таких, как ты, а где они? Все вверх по Степаиловке ушли [2], а мы всё тут.

Приказчик обробел и повёл дело спустя рукава. Скворцов решил продать имение. Покупщиком явился я.

Заботы о личном благосостоянии. – Организация моего хозяйства. – Немецкая колония. – Технические улучшения в имении.

Мне было 30 лет, я был женат и имел двух маленьких детей. Предыдущая моя деятельность ничего общего не имела с деревней. С хозяйством, так как вся родня моя всегда занималась земледелием, я был знаком. С народом хотя я и сталкивался, но быт его знал более по литературе. По специальности я был инженер путей сообщения, но бросил службу за полною неспособностью сидеть между двумя стульями: с одной стороны, интересы государственные, с другой – личные хозяйские. Казённых железных дорог тогда ещё не было. Имение я купил за 75 т. р., – значит, оно в течение пяти лет удвоилось в цене. Жена и я – оба мы страстно стремились в деревню. Перспектива свободной, независимой деятельности улыбалась нам самым заманчивым образом.

Цели, которые мы решили преследовать в деревне, сводились к следующим двум: к заботам о личном благосостоянии и к заботам о благосостоянии окружающих нас крестьян. Каким путём думал я стремиться к достижению этих целей?

Вообще, а в деревне в особенности, в делах людских резко бросается в глаза неразумное приложение сил в борьбе за существование. У людей под руками неисчерпаемые богатства в лице природы, а почти вся их деятельность направлена не на эксплуатацию этой природы, а на вымогательство у более слабого. В городах это не так режет глаза, но в деревне, у самого источника, так сказать, глупо и дико видеть, как все силы человека направлены на то, чтобы как-нибудь отнять последнюю каплю у ближнего, когда соединёнными усилиями можно овладеть целым источником. Мне и хотелось помочь людям стать на надлежащий путь, хотелось помочь им перенести центр тяжести борьбы за существование на природу. Задача не казалась особенно трудной: стоит научить крестьянина более успешным приёмам борьбы с природой, и он сам поймёт, как дико и нелепо бороться с ближними, тем более, что в той местности, где я приобрёл имение, были уже примеры такого отношения к делу.

В образец я взял немецкое хозяйство. Верстах в сорока, в начале 50-х годов, поселилась колония немцев-менонитов, состоящая в настоящее время из 100 семейств. О баснословных урожаях сам-тридцать я услыхал сейчас же по приезде. Мой первый визит был в колонки. Я осмотрел подробно хозяйство колонистов. Во всём система, порядок, аккуратность. Даровой надел каждой семьи 60 десятин, оборотный капитал, вывезенный из Германии, около 10 тысяч рублей на семью, т. е. на десятину приходится около 170 руб. Средний валовой доход с участка около 3.000. Откладывается ежегодно от 500 до 1.000 рублей. Переживали они и плохие времена. Четырёхпольная система дала в России неудовлетворительные результаты. Но в начале 60-х годов колонист Пепер, энергичный и дельный человек, перешёл к обыкновенной русской трёхпольной системе, применив к ней глубокую запашку, удобрение, обновление семян и пр. Дела колонистов приняли вскоре блестящий оборот.

Я отдался делу с такою любовью, какой не предполагал в себе. Моя страсть побольше поспать пропала бесследно. С первым лучом солнца я был на ногах, торопился пить чай и спешил на двор. Там десятки хорошо выкормленных лошадей впрягались в немецкие плуги и стройно выезжали в поле, начинавшееся прямо от дома. Туда же двигались воза с навозом. Аммиачный запах его сильно разносился по свежему воздуху. Весь секрет состоял в том, чтобы скорее запахать разбросанный навоз, чтобы аммиак и прочие летучие части навоза не успели выветриться.