Проговоря эти слова, князь задумался. Видно, что он был очень сердит на Шамаева и собирался с духом его распечь.
– Господин Шамаев! – проговорил он, наконец, подойдя к дверям.
Шамаев вошел и первый начал:
– Я, ваше сиятельство, явился донести вам, что все возложенные на меня поручения мною кончены.
– Знаю-с, – отвечал князь, – знаю даже, что вы вашу служебную деятельность распространили за пределы прямых ваших обязанностей. Вот ваш проект! – продолжал он, подавая Шамаеву толстую тетрадь. – Во-первых, вы не должны были его посылать помимо меня; а во-вторых, чтобы писать о чем-нибудь проекты, надобно знать хорошо самое дело и руководствоваться здравым смыслом, а в вашем ни того, ни другого нет.
Шамаев покраснел.
– Из слов вашего сиятельства и из последних предписаний я вижу, что не успел угодить вам моей службой; впрочем, сколько имел усердия и по способностям моим… – начал было он.
– По вашим способностям, – перебил князь, – я нахожу, что служба чиновника особых поручений слишком тесна и ограничена.
Шамаев еще больше вспыхнул.
– Завтрашний день я буду иметь честь представить вашему сиятельству прошение об отставке, – сказал он.
– Сделайте одолжение, – отвечал князь.
Шамаев слегка поклонился и гордо вышел.
В тот же день вечером был концерт приехавших из Москвы цыган. Я поехал, Шамаева нахожу там же. После концерта затеяли ужин с цыганами, на расходы которого составилась подписка; Шамаев был одним из первых подписавшихся. А потом, как водится, начался кутеж; он, очень грустный, задумчивый и, по-видимому, не разделявший большого удовольствия, однако на моих глазах раскупорил бутылки три шампанского, и когда после ужина Аксюша, предмет всеобщего увлечения, закативши под самый лоб свои черные глаза и с замирающим от страсти голосом пропела: «Душа ль моя, душенька, душа ль, мил сердечный друг» и когда при этом один господин, достаточно выпивший, до того исполнился восторга, что выхватил из кармана целую пачку ассигнаций и бросил ей в колена, и когда она, не ограничившись этим, пошла с тарелочкой собирать посильную дань и с прочих, Шамаев, не задумавшись, бросил ей двадцать рублей серебром.
«Фанфарон! Фанфарон!» – повторил я мысленно, глядя на него, слова Ивана Семеновича.
По известиям, дошедшим до меня в последнее время, Шамаев выбран директором одной из так блистательно идущих акционерных компаний, и выбран собственно для спасения дела. Надо полагать, что поправит и спасет его.
Впервые рассказ напечатан в «Современнике» (1854, No 8). В журнальной публикации рассказ имел следующий подзаголовок: «Один из наших снобсов. Рассказ исправника», – причем первая часть подзаголовка была пояснена в специальном примечании: «Меткость сатиры и поучительная сила очерков Теккерея: «Снобсы» дали автору мысль написать настоящую статью. Под общим названием «Наши снобсы» он предполагает привести несколько биографических очерков. Предчувствую обвинения в смелости и сам сознаюсь в своей немощи идти вслед великому юмористу, но все-таки решаюсь».
Ошибочное написание заглавия книги Теккерея (» Снобсы» вместо «Снобы») Писемский, не знавший английского языка, заимствовал из русского перевода «Книги снобов», опубликованного в «Современнике» за 1852 год (ноябрь-декабрь). Это свидетельствует о том, что замысел рассказа возник не раньше конца 1852 – начала 1853 года.
12 марта 1854 года Писемский извещал Н.А.Некрасова: «…написал еще рассказ исправника: «Матушкин сынок…» [6]. Месяцем позднее он отправил этот рассказ издателю «Современника». «Посылаю к вам, – сообщал он Некрасову, – по письму вашему, «Матушкина сынка», перекрещенного мною в «Фанфарона». К нему прилагаю на всякий случай два окончания: одно, пришитое к тетради, где герою дается место чиновника особых поручений, и я желал бы, чтобы оно было напечатано, но если, паче чаяния, встретятся затруднения со стороны цензора, так как тут касается несколько службы, то делать нечего, тисните другое, (что, впрочем, мне чрезвычайно бы не желалось), что для меня почти все равно. Как вам понравится «Фанфарон», уведомьте меня. Я его написал и никому не читал еще… Примечание к «Фанфарону» на первой странице – не покажется ли вам очень резким? Впрочем, я этого не нахожу с своей стороны и желал, чтобы оно напечаталось» [7]. Через цензуру удалось провести именно то окончание, на котором настаивал сам Писемский.
Замысел «Наших снобсов» не был осуществлен. Кроме «Фанфарона», ни одного рассказа из намеченного цикла не было написано. В связи с этим в издании Ф.Стелловского первая часть подзаголовка, «Один из наших снобсов», была снята, а вторая часть несколько изменена: вместо «Рассказ исправника» «Еще рассказ исправника», так как опубликованный раньше рассказ «Леший» также имел подзаголовок «Рассказ исправника».
Читать дальше