Андрей Тарковский - Сценарий фильма 'Зеркало'

45

Автор. Вот не кончит он школу, загремит в армию! И будешь ты обивать пороги и освобождать его от службы! Причем стыдно будет мне. Это все плоды твоего воспитания, между прочим! Он не готов к армии. Кстати, ничего бы страшного с ним в армии не случилось... Наталья. Ты почему матери не звонишь? Она после смерти тети Лизы три дня лежала. Автор. Я не знал. Наталья. Ведь ты же не звонишь! Автор. Она же... Она же должна была сюда прийти в пять часов. Наталья. А самому первый шаг трудно сделать? Автор. Мы ведь сейчас об Игнате разговариваем, кажется. Не знаю, может быть, я тоже виноват. Или мы просто обуржуазились. А? Только с чего бы? И буржуазностьто наша какая-то дремучая, азиатская. Вроде не накопители. У меня вон один костюм, в котором выйти можно. Частной собственности нет, благосостояние растет. Ничего понять нельзя. Наталья. Ты все время раздражаешься? Автор. У одних моих знакомых сын. Пятнадцать лет. Пришел к родителям и говорит: "Ухожу от вас. Все. Мне противно смотреть, как вы крутитесь. И вашим, и нашим!" Хороший мальчик, не то что наш балбес. Наш ничего такого, к сожалению, не скажет. Наталья. Представляю себе твоих знакомых! Автор. А что? Не хуже нас. Он в газете работает. Тоже писателем себя считает. Только никак не может понять, что книга это не сочинительство и не заработок, а поступок. Поэт призван вызывать душевное потрясение, а не воспитывать идоло- поклонников. Наталья. Слушай, а ты не помнишь, кому это куст горящим явился? Ну, ангел в виде куста? Автор. Не знаю, не помню. Во всяком случае, не Игнату. Наталья. А может, его в суворовское училище отдать? Автор. Моисею. Ну... Ангел в виде

46

горящего куста явился пророку Моисею. Он еще народ свой там вывел через море. Наталья. А почему мне ничего такого не являлось?

Я видел все так отчетливо, стоя за кустом, шагах в десяти от них. А они, мальчишка и девочка, бегали по нашей неглубокой, тихой Вороне, как когда-то бегали по ней мы с сестрой. И так же брызгались и что-то кричали друг другу. И так же на мостках из двух ольшин полоскала белье мать и изредка, откинув упавшую на глаза прядь волос, смотрела на ребят, как когда-то смотрела на нас с сестрой. Это была не та, не молодая мать, какой я помню ее в детстве. Да, это моя мать, но пожилая, какой я привык ее видеть теперь, когда, уже взрослый, изредка встречаюсь с ней. Она стояла на мостках и лила воду из ведра в эмалированный таз. Потом она позвала мальчишку, а он не слушался, и мать не сердилась на него за это. Я старался увидеть ее глазами, и когда она повернулась, в ее взгляде, каким она смотрела на ребят, была такая неистребимая готовность защитить и спасти, что я невольно опустил голову. Я вспомнил этот взгляд. Мне захотелось выбежать из-за куста и сказать ей что-нибудь бессвязное и нежное, просить прощения, уткнуться лицом в ее мокрые руки, почувствовать себя снова ребенком, когда еще все впереди, когда еще все возможно... ...Мать вымыла мальчишке голову, наклонилась к нему и знакомым мне жестом слегка потрепала жесткие, еще мокрые волосы мальчишки. И в этот момент мне вдруг стало спокойно, и я отчетливо понял, что МАТЬ - бессмертна. Она скрылась за бугром, а я не спешил, чтобы не видеть, как они подойдут к тому пустому месту, где раньше, во времена моего детства стоял хутор, на котором мы жили...

1966 - 1972 гг.

Редакция благодарит Музей кино за предоставленные иллюстрации.

===================================================================== ======================================================================= К 100- летию КИНЕМАТОГРАФА

Александр Мишарин

"Работать было радостно и интересно"

Мы знакомы с Андреем Тарковским с 1964 года, последний раз я видел его в 1982 году. У нас разница в годах - он старше меня на 8 лет, и поначалу это была дружба старшего с младшим. Мы жили рядом, оба были в опале, оба сидели без денег... В тот период мы никогда не говорили о работе, просто дружили, хотя Андрей был режиссером "Иванова детства", а я писал, печатался и ставился в театрах. Но однажды, протянув свой опус, - это была моя повесть "Путеводитель по разрушенному городу", - я сказал: "Написал повесть, почитай, пожалуйста". Зная его строгий литературный вкус, я отдавал ее не без трепета. Он был прямолинеен, говорил, что думает, и я был готов услышать: "Что за глупости ты написал!" Когда я пришел к нему в следующий раз, на мой немой вопрос: "Ну как?", он воскликнул: "Почему мы раньше не работали вместе?!." ...Его реакция значила, что он принял мою манеру, мои мысли, мое мироощущение... Шли годы, но до нашей совместной работы было еще далеко. Пожалуй, переходным мостиком к будущему содружеству стал Томомас Манн. Мы загорелись экранизировать "Волшебную гору", и хотя работа не состоялась, но мостик был перекинут. Я познакомился с Андреем, когда он послеле "Иванова детства" отказывался даже от очень выгодных и престижных предложений, к примеру, от совместной постановки с США. Он насмерть стоял на своем, - на "Андрее Рублеве", но повсюду был отказ. Был даже срочный вызов к Л. Ф. Ильичеву, в то время секретарю ЦК КПСС, который спрашивал Андрея про его планы. Узнав, что фильм "Рублев" по срокам выйдет нескоро, - он, видимо, предчувствуя перемены (год-то был 1964-и), спокойно разрешил постановку фильма.