Александр Неверов - Гуси-лебеди

- Человек я, ладно, затертый, вот што... А дай мне попробовай тыщу - увидишь...

Еще дальше слышался голос Синькова:

- Всю небушку закроем, истинный господь. Как хлынем целой тучей, так и закроем... Грязь сделаем!

Валерия мечтательно смотрела в высоко поднявшееся небо.

- Говорят, церквей совсем не будет, Сережа. Правда?

- Правда.

- А чего же будет?

- Чего-нибудь.

- Ну, все-таки?..

Сергей взглянул на шагавшую рядом сестренку, повязанную белым платочком, насмешливо процедил:

- Фантазируешь ты!

- Я часто думаю об этом... Закрою глаза, гляжу...

- Куда?

- В будущее... И знаешь, что мне представляется? Громадный-громадный дворец...

- На дворце - каланча, - перебил Сергей.

- Нет, ты только не смейся, Сережа. Рядом с дворцом - церквушка... Маленькая-маленькая, похожая на старуху, повязанную белым платочком.

- Выдумщица, - улыбнулся Сергей.

Валерия остановилась.

- Слушай, Сережа, я иногда делаюсь религиозной, иногда ни во что не верю. Почему это?

Сергей посмотрел на маленькое облачко, плывущее над колокольней, сказал:

- Религия - предрассудки...

- Правда?

- Как дважды два. Когда я смотрю на дядю Никанора, с поднятыми руками стоящего у престола, я вспоминаю пещерного дикаря. Он тоже некогда стоял с поднятыми руками, только не в светлом облаченье с двумя крестами на спине, а голый, волосатый, с длинными когтями... Да и вообще, знаешь ли, Лелька, - смешно! Пора поумнее выдумать. Ты вот гимназию кончила, а ума в тебе - с воробьиный коготь... Строишь какие-то башни. Со стороны это хорошо подойти поближе - пыль воздушная.

В голосе у Сергея послышалось молодое, искреннее...

- Ты только подумай, когда мы живем... Только представь! Ведь теперь революция. Вся земля волчком вертится, треснуть хочет...

Валерия подняла на Сергея широко раскрытые глаза, налитые светлой печалью, вздохнула.

- Какой ты умный, Сережа!

- Лет через двадцать еще умнее буду.

- Я вот до сих пор не имею никаких убеждений, в программах совсем не разбираюсь... Иногда будто понимаю, иногда совершенно ничего не понимаю... Станет говорить Марья Кондратьевна - ей верю, станет говорить Федякин - и ему верю. А ведь он - большевик, Сережа.

- Я тоже большевик!

- Ты?

Сергей схватил Валерию за руки:

- Вставай, проклятьем заклейменный!..

- Сережка, сумасшедший, всю улицу переполошишь...

- Хочешь, дьякона разбужу в окошко? Эх, и трус!

- Идем домой.

- Попадет нам дома. Тебе больше всех...

- За что?

- За то, что поповская дочь... Не ходи по ночам...

Валерия улыбнулась.

На крыльце они долго стучались.

- Не пустит! - говорил Сергей. - Стучи ты еще. У меня кулаки больно.

Валерия становилась спиной, ударяя каблуками в дверь, Сергей легонько подпевал:

- Е-ще ра-зи-к, е-ще раз...

Никанор слышал беспорядочные стуки, знал, что пришли полуночники, но решил не отпирать. А когда Сергей застучал кулаком по наличнику, тревожа всю улицу, вышел с зажженным огарком в руке.

- Кто тут?

- Мы, папа: я и Сережа...

- Бесстыдники!

Хотел объясниться сейчас же, а пока запирал коридорные двери, возился в прихожей с крючками, Сергей успел притвориться. Лежал он на диване в столовой, вытянув длинные, неразутые ноги, громко похрапывал. Никанор постоял над ним, поморщился, наводя ему свет на глаза, остановился около комнаты Валерии. Валерия по-ребячьи сидела на кровати, обхватив руками голову, легонько раскачивалась. Потом легла щекой на подушку, увидела Марью Кондратьевну, Петунникова на клюшке, красное полотнище, которым покрыл ее подошедший Федякин, и, отделившись от постели, радостно поплыла из душной комнаты в яркий безграничный простор. Во всем, что пугало, тревожило Никанора, не видела она ни страшного, ни пугающего. Революция для нее была не борьба, не битва, обагренная кровью виноватых и правых, и, подхваченная волнами радости, Валерия плыла на них со светлыми улыбающимися глазами, не имея ни врагов, ни противников. Остальное пока в стороне...

Долго стоял Никанор молча, глядя, как тает огарок в руке, нерешительно постучал в перегородку:

- Леля, мне нужно поговорить с тобой.

Валерия не ответила.

- Ты где была?

В дому стояла звенящая тишина. Маятник часов говорил из столовой:

- Та-так!.. Так-так!..

Валерия спала.

5

Дьякон проснулся рано. В маленьких окнах под занавесками было темно. На дворе пели два петуха знакомыми голосами, в сенях жалобно мяукала кошка. Рядом на кровати лежала дьяконица. Дьякон прилег было на грудь к ней, но тут же усовестился, быстро отвернулся, начал скоблить волосатые икры, заворотив исподники. Поплевал на руки, закурил, посидел, стал одеваться. Тоска. Надел чулок наизнанку - испугался: дурная примета! Кошка в сенях мяукала жалобно-жалобно. Дьякон не вытерпел, прыгнул с кровати в чем был, ласково позвал в отворенную дверь: