Владимир Тендряков: Пара гнедых

Был он женат на единственной дочери местного купца-богатея Игнашихина и должен бы стать его наследником. После революции старик Игнашихин с сумой на плече ушел куда-то на сторону, жить у зятя не стал - неспроста... Антона же Коробова тогда не тронули, даже одно время почтительно величали "культурным хозяином".

Он остановил воз, сунул вожжи за грядку, бросил лошадей прямо на дороге, направился к нам.

А лошади мотали головами, взрывали копытами пыль, им хотелось двигаться, хотелось в подмывающем содружестве и дальше тянуть этот посильный воз, но - умны же! - хозяин отошел, надо ждать... И копытят пыль на дороге.

У Антона Коробова на смуглом лице светлые глаза и светлая, ровно подрубленная бородка. Он был не особо высок ростом, но держался столь прямо, словно все на голову ниже его.

- Здоровы будем, мир честной, - приветствовал он.

- Здоров, коли не шутишь, - отозвался доброхот.

- Выглядываете, кто сколько горшков нажил?

- Чай, любопытно.

- И вам, Федор Васильевич, тоже?.. - Антон Коробов нацелил бородку на моего отца.

- Да, - сухо ответил отец.

- Чужие горшки любопытны?..

- Событие, которое сейчас идет. Иль тебе, Антон, оно любопытным не кажется?

- Может быть, - с готовностью согласился Антон. - Вот только куда любопытное нас развернет?..

- Ко всеобщему равенству.

- М-да-а... Всеобщее, значит. Ты - мне, я - тебе, а вместе мы Ване Акуле равны?

- Не нравится?

- Нет, почему же. Я-то готов, да ты, Федор Васильевич, все сердито подминаешь. Ты наверху, я внизу - равенство.

- Не наш класс в эти подминашки первым играть начал.

Антон Коробов блеснул улыбочкой:

- Ах, вон что! Вам старые ухваточки приспособить не терпится.

Из кучи мужиков кто-то несдержанно выдохнул с радостной откровенностью:

- Гы!..

Они стояли друг против друга - мой отец и Антон Коробов. Мой отец широк, плечист, словно врос в землю расставленными ногами, взгляд его прям и тверд, многие мужики, стоящие сейчас в стороне, не под его взглядом, поеживаются. А Коробов - хоть бы что, задирает перед отцом бородку - легкий, статный, ворот именинно чистой рубахи распахнут на груди, сапоги блестят твердыми голенищами и открытая улыбочка: возьми-ка меня за рубъ двадцать, дом отнял, глядишь грозно, а мне - трын-трава!

И кони в стороне гнули шеи, рыли дорогу точеными копытами...

В это время, гремя пустой телегой, подкатил Мирон Богаткин, уже сваливший свое добро вместе с оцинкованным корытом возле нового жилья.

- Тпр-р-у! - Мирон соскочил с телеги, подсмыкнул сползающие с тощего брюха портки.

Он и всегда-то был дерганый - все с рывка да с тычка, а сейчас весь переворошен - глаза в яминах блестят, как вода из колодца, во всклокоченной бороде солома, ворот холщовой рубахи расхлюстан, а тощие черные щиколотки чем-то сбиты до крови.

- Петро, ты тута?

- Тута, - ответил хозяин лошади Черный Петро, всегда пугавший меня улыбкой: и так уж страшен в своей смоляной бороде, а тут еще в этой бороде вдруг вспыхнут крупные зубы.

- Спасибочки за лошадь, Петро.

- Чего быстро управился?

- У меня всех тяжестев - камень под порогом, так я его новому хозяину оставил.

- Не прибедняйся: баба тебе портки в цинковом корыте стирает.

- Сменяем корыто за лошадь, ежели пожадовал

- Гы!

- Эй, Мирон! Чтой-то ты вроде не в себе?

Мирон скребанул неразгибающейся, очугуневшей от работы пятерней по груди.

- Муторно, братцы!

- Дом новый не хорош?

- Хорош-то хорош, а как ни ступи, пятки жжет.

- Что так?

- Полы крашены... Не привык я по крашеному-то ходить.

- Привыкай, коли власть требует.

- Э-эх! - Мирон снова скребанул по груди. - Вот ежели б мне советска наша власть лошадь помогла огоревать... С лошадью я бы и сам дом поднял, чужого не надо.

- Зачем тебе лошадь, Мирон? - со своей тонкой улыбочкой вступил в разговор Коробов. - Федор Васильевич тебе стального коня обещает - трактор!

Мирон проблестел на Коробова недобрым глазом.

- Стальное-то мне не к рукам. Ногти о стальное-то обломаю. Мне бы обычное - костяное да жиляное, я б с энтим в землю по уши въелся.

- А не опасно это, по уши-то? А? - Коробов краем глаза ловил выражение моего отца. - Въешься в землю зажиточным станешь, чего доброго, второго коня заведешь, дом железом покроешь, тут-то и кончится твоя масленица!

- Уж не завидуешь ли мне, Тонька? - спросил Мирон.

- Гы! - показал в страшной бороде страшные зубы Черный Петро.

- Завидую, брат. Ты теперь в ласке, а я в опаске. Нынче у меня дом отняли, завтра коней, а послезавтра... - Коробов круто, на каблуках повернулся к моему отцу: - А вдруг да не остановитесь, Федор Васильевич?